Как и в других ставках фюрера, нас, членов сопроводительной команды, было от шести до восьми человек, и мы сменяли друг друга в более или менее произвольном порядке. Здесь нам тоже не нужно было заниматься телефонной связью, работа сводилась в основном к тому, чтобы быть рядом с Гитлером. Один из нас должен был в любой момент быть под рукой, в поле его зрения или у его двери, и быть готовым исполнить любое поручение, в любой час дня и ночи. По сути, в ставках Гитлера мы были не группой телохранителей, а горсткой зевак.

В целом лично для меня обстановка там была вполне благоприятная, хоть многие и жаловались на условия жизни и суровый климат. Свободное время у нас было, а легкий дискомфорт меня не смущал. Я привык к жизни в деревне.

В свободное время мы довольно часто наведывались на машине в соседнюю деревушку, к фермам, расположенным минутах в десяти езды от ставки. Все жители еще были там, пока наши войска не заняли их дома. Там устраивали обмен. Я просил свою будущую жену Герду присылать мне пачки соли и вязальные спицы, которые менял на подсолнечное масло или гусей. На следующий день я все это отправлял в Берлин в посылке, которую передавал с нашим почтовым самолетом.

Украинскую ставку Гитлер окрестил «Вервольф», то есть «человековолк». Кто-то из «стариков» мне тогда рассказал, что у Гитлера была мания везде, где можно, упоминать слово Wolf, «волк». По его словам, началось все в двадцатых годах, задолго до того, как он пришел к власти. В каком-то из немецких городков проходил важный митинг. Закончился он поздно. Группе сторонников, сопровождавшей Гитлера, было поручено быстро найти гостиницу, чтобы шеф мог отправиться спать. В нескольких местах им отказали. Некоторые хозяева гостиниц отговаривались отсутствием свободных мест, другие почти в открытую заявляли, что из идеологических соображений не пустят на свой порог лидера национал-социалистической партии. Это было не впервые. Далеко не все сочувствовали нацистам, куда уж там! Но тот вечер — это было уже слишком. Тогда кто-то предложил просто-напросто не называть фамилию Гитлера, чтобы найти-таки свободный номер. Предложили псевдоним Вольф — «Волк», который, судя по всему, шефу пришелся по душе[79]. С тех пор все и пошло.

Вольфсбург[80], принадлежащий Фольксвагену, стал первым городом, в названии которого отныне значился псевдоним Гитлера. Следующими обладателями этого имени стали ставки, начиная от «Волчьего ущелья», расположенного недалеко от франко-бельгийской границы[81], и до «Волчьего логова» и «Вервольфа» на Восточном фронте. Имя так приклеилось к фюреру, что близкая знакомая, Виннифред Вагнер, в узком кругу друзей иногда называла Гитлера «Вольфи».

Как и «Волчье логово», «Вервольф» стал ставкой поражений. Там были пережиты первые по-настоящему трудные минуты, непрекращающиеся провалы, туда нескончаемым потоком поступали дурные новости с фронта. Туда же одна за другой приходили телеграммы с сообщениями о массированных бомбардировках немецких городов. Было такое впечатление, что по нам вот-вот проедет дорожный каток, что к нам приближается шквал непрерывного огня и этого никак не избежать. Но о страхах не говорили вслух. Во всяком случае, не в моем присутствии. В бункерах, на прогулках, там, где все были вместе, чувствовалось напряжение, подспудное, но временами очень ощутимое. Бывало, конечно, разгорались споры, не сходились мнения, и встречи не заканчивались добром, но не более того. В преддверии надвигающейся катастрофы, о которой мы пока могли только смутно догадываться, я ни разу не видел ни у кого нервного срыва, истерики или лихорадочной паники.

Живо помню сцену разбирательства между Гитлером и высшим командованием вермахта. Не знаю, о чем шла речь, но, во всяком случае, в два часа я был на посту, а дверь комнаты, в которой проходило заседание, не была плотно закрыта. Когда фельдмаршалы ушли, из рабочего кабинета Гитлера неожиданно послышалась прекрасная музыка. Я взглянул в окно и увидел, что Гитлер сидит в кресле, полностью поглощенный мелодией и словами песни, льющейся из патефона. Вид у него был измученный, почти несчастный. Контраст с только что закончившимся шумным спором поразительный. В этот момент из здания вышел камердинер. Я сразу спросил у него, как звали певца, которого слушал фюрер, и оказалось, что это был Йозеф Шмидт![82]

В первые дни осени Гитлер ненадолго уехал из «Вервольфа» в Берлин[83]. Незадолго до этого, число точно не вспомню, я присутствовал при сцене, которая может пролить свет на ту сдержанную и очень холодную манеру поведения, которая иногда была свойственна фюреру. В тот раз он был недалеко от своего бункера, стоял под деревом, скрываясь от солнечных лучей, и читал почту. Было жарко. В нескольких метрах от него стоял его ординарец, Фриц Даргес. Вытянувшись в струнку, этот старый служака терпеливо ждал, что скажет ему Гитлер. И я, как обычно, был неподалеку. Тут прилетела какая-то муха и начала виться вокруг шефа, мешая ему читать. Недовольный, Гитлер начал размахивать пачкой писем, пытаясь ее отогнать, — но напрасно. Муха не улетала. И тогда Фриц не удержался от улыбки. Он не изменил стойки «смирно», подбородок был все так же поднят, но видно было, что он из последних сил сдерживает смех. Гитлер это заметил. «Если вы не можете держать эту тварь от меня на расстоянии, то мне не нужен такой ординарец!» — сухо отрезал он. Он не сказал прямо, что Даргес уволен, но тот понял. Через несколько часов он собрал свои чемоданы. Кажется, он был отправлен на фронт.

1 ноября 1942 года Гитлер уехал с Украины в ставку в Восточной Пруссии. Пробыв там несколько дней, ненадолго уехал в Баварию[84]. Оттуда в сопровождении своего генштаба на личном поезде вернулся в «Волчье логово».