За то время, что я провел в Бергхофе, я узнал, что Ева Браун была католичкой, как и я. Мы никогда об этом не разговаривали, однако я знал, что иногда она наведывается в церковь в Берхтесгадене. Я тоже время от времени там бывал в компании Карла Вайхельта или Карла Тенацека, двух моих приятелей из бегляйткоммандо, с ней — никогда. Всего в ближайшем окружении Гитлера было не более трех или четырех человек, посещающих мессу. Я, хотя и был верующим, не всегда носил с собой четки[105]. А Гитлер, хотя и исповедовал католическую веру, в церкви бывал только по официальным поводам[106].

В шале, за исключением военных совещаний, на которых обсуждался ход кампании, дни протекали по графику, неизменному в Бергхофе уже четыре года, с момента моего поступления на работу в канцелярию. Не ранний завтрак, прогулка по окрестностям, обязательный чай, демонстрация фильма или киножурнала и посиделки допоздна у знаменитого камина, до трех-четырех часов утра. Ничего не изменилось. В разговорах с близкими многое обсуждали, но все так же не касались вопросов, связанных с политикой или ведением войны.

После высадки союзников в Нормандии Гитлер на несколько дней приехал во Францию, в Мец. Я не сопровождал его. В конце месяца на Восточном фронте началось новое масштабное наступление Красной армии. Проведя в альпийской резиденции больше четырех месяцев, Гитлер решил вернуться в ставку в Восточной Пруссии. Меня не было в Бергхофе, когда он уезжал. Тогда он был там, должно быть, в последний раз.

В начале лета я был в Берлине. Мы с товарищами постоянно дежурили в канцелярии. Даже если Гитлер был в отъезде, я проводил там как минимум две ночи в неделю. Как только выдавалась возможность, возвращался домой. Герда ушла с работы и полностью посвятила себя заботам о нашей дочурке Бригитте, которая родилась 11 апреля. Все эти годы моя жена проработала в Министерстве экономики, потом перешла на должность секретарши к профессору университета. На себя у нас с Гердой времени почти не оставалось.

О работе мы не разговаривали. В беседах не касались ни положения на фронтах, ни моей работы в канцелярии. Разве что слегка. Сегодня такое поведение может показаться как минимум странным, но тогда никто из членов нашей семьи об этом не заговаривал. Просто не было повода. Как, впрочем, и о страхе перед русскими солдатами — еще одна тема, которую не поднимали. Даже наш сосед, с которым мы регулярно виделись и у которого в домашней библиотеке был экземпляр книги «Майн кампф», не пытался что-то у меня выведывать.

Зато в кругу семьи мы постоянно обсуждали более общие темы, такие, как, конец войны, особенно с отцом Герды. Об этом не уставали говорить года с 1943-го — думаю, именно тогда нам стало понятно, что Германия не выйдет из войны победительницей, а после Сталинграда это стало совсем очевидно.

Примерно то же самое мы говорили, собираясь узким кругом самых близких приятелей. Вспоминали потери и поражения, которым конца видно не было, потопление «Бисмарка», измены, диверсии и акты саботажа. Очень хорошо помню фотографии, которые ходили по канцелярии после высадки союзников: один из генералов вермахта, ответственный, как говорили, за оборону Шербура или еще какого-то города в этом районе, чокается, улыбаясь, с двумя солдатами британской армии. Поговаривали, что по его приказу не было сделано ни одного артиллерийского выстрела. По сведениям из тех же источников, снимки были предоставлены посольством Швеции.

20 июля на заре я выехал поездом в Берлин, проведя несколько дней в «Волчьем логове». Я явился в кабинет Отто Майснера, передал ему почту, после чего пришел домой и прилег отдохнуть на диванчик. Через некоторое время меня разбудила Герда, сказав, что меня вызывают к телефону из рейхсканцелярии и «это очень срочно». Я взял трубку. Голос на том конце провода потребовал, чтобы я срочно вернулся. Я едва успел спросить, что происходит. «Ничего, явиться немедленно, понятно?» Я на ходу оделся и впрыгнул в приехавшую за мной машину.

Меня высадили перед входом в канцелярию. Было около полудня. На улице полно солдат. Когда я вошел внутрь, меня в буквальном смысле слова захватила царившая вокруг сутолока. Персонал, охранники, полицейские — все носились кто куда, по этажам, по парку[107]. В комнатах фюрера толпились люди из бегляйткоммандо. Также там были солдаты Отто Эрнста Ремера, «батальон охраны». Насколько я смог понять, они готовились бежать как можно скорее к дому Геббельса, который находился здесь же, совсем рядом, недалеко от Бранденбургских ворот. Кто-то из них сказал, что нужна помощь на коммутаторе. Там уже работали люди. Я проверил, все линии работали отлично. Они вкратце рассказали мне, что сами знали о покушении. Гитлер был жив, и только что они устанавливали соединение между Геббельсом и «Волчьим логовом»[108]. Полчаса спустя из канцелярии ушли последние люди Ремера. В восемь я сел в почтовый поезд, ежедневно курсировавший между Берлином и «Волчьим логовом».

В ставку я приехал примерно в семь утра. Оказавшись за заградительной проволокой, удивился, насколько там было спокойно. Как будто ничего и не случилось. Ребята пересказали, что произошло накануне: бомба в дорожной сумке, взрыв, убитые и раненые и визит Муссолини, который состоялся днем, несмотря ни на что и по намеченному графику[109]. Не прошло и четырех часов с момента взрыва, как все уже вернулось на круги своя. Телефонные звонки поступали беспрепятственно, дневное совещание было объявлено в обычном порядке. Повседневная жизнь в ставке вернулась в свое русло. А что касается расследования, осмотра и мер безопасности, то этим занимались сотрудники службы безопасности. Не мы.

Чуть позже мне рассказал свою версию случившегося Артур Адам, телохранитель, мой приятель и телефонист вермахта в ставке фюрера. В деревянном здании, где проходило совещание, он тогда был на телефоне. Он сказал, что все сразу заподозрили Штауффенберга. По его словам, положив бомбу под большой деревянный стол, стоящий посреди комнаты, Штауффенберг почти тотчас же покинул собравшихся и спросил у Адама, где машина, которую он заказывал. Машины еще не было. Тогда Штауффенберг вышел из здания и ушел. Точно в этот момент, как утверждал Адам, генерал Рудольф Шмундт, армейский адъютант Гитлера, передвинул сумку Штауффенберга, потому что она ему мешала. Несколькими секундами спустя дверь и окна комнаты выбило взрывом. Адам, как он говорил, сразу закричал: «Это Штауффенберг, точно он! Смотрите, его фуражка так и висит на вешалке!»