— Одно у него определенно хорошо получилось, — зло улыбнулся Джерри. — Поить тебя из бутылочки. То-то я смотрю, как ловко ты управляешься с виски.

Ивон вспыхнула. Ей впервые в жизни захотелось влепить Джерри пощечину, но она сдержалась.

— О, Джерри, ну нельзя же так, — поспешила вмешаться О-Марджори. — Шутки над родителями запрещенный прием.

— А он и не шутил, — усмехнулась Ивон, пытаясь скрыть за усмешкой слезы, подкатившие к глазам. — Оскорблять моих родителей Джерри считает каким-то особенным шиком. Наверное, сказываются детские комплексы. У него-то нет даже пьющего отца. А мать до сих пор трясется над старыми фотографиями мужчины, который послал ее ко всем чертям и ушел к другой…

— О, Ивон!

— Ну и стерва же ты!

— О, Джерри!

Зачерпывая комья рыхлого снега носками сапог, Ивон направилась к Корни, который все еще пытался разобраться в том, что такое снег, и внимательно обнюхивал сугроб около дома миссис Твидди. Ей мучительно хотелось куда-нибудь сбежать, скрыться где-нибудь, подальше от ядовитого взгляда Джерри и вообще от людских глаз. Ей хотелось плакать, но она еще в детстве поняла, что слезы никого не трогают. Напротив, делают людей еще злее. Если ты плачешь, значит, ты слабый, А если ты слабый, тебя можно бить. Лучший способ самоутверждения — довести противника до слез. А Джерри становился ее противником все чаще и чаще.

Ивон подставила лицо ветру и снегу. Когда глаза заволокла холодная бело-серая дымка, она почувствовала некоторое облегчение. Вот так бы стоять и стоять, чтобы не видеть и не слышать ничего вокруг.

Тем же вечером Ивон позвонила Салли.

— Салли, можно попросить тебя об одолжении?

— Без проблем, Ив. О каком?

— Я хотела сменить обстановку и поработать над романом у тебя. Дня три-четыре, не больше. Ты не против?

— Конечно нет, приезжай. Тем более я все равно собиралась заглянуть сегодня к О-Марджори.

— Отлично. Тогда я собираю вещи и мчусь к тебе.

— Жду, дорогая, до встречи.

Ивон положила в сумку ноутбук, зубную щетку, свой любимый широкий свитер и джинсы. Заглянув к Джерри, она застала его за работой. Он заметил сумку в ее руках и удивленно спросил:

— Куда это ты собралась? Уже почти десять.

— К Салли, — невозмутимо ответила Ивон. — Хочу поработать у нее. Корни отнял у меня много времени, и, боюсь, я не сдам книгу в срок.

— А обо мне ты не подумала? — поинтересовался Джерри. — У меня вообще-то тоже сроки.

— Джерри, не будь эгоистом. Мой отъезд тебя беспокоит только из-за того, что некому будет гулять с Корни. Я думаю, ты с этим справишься.

— Конечно, справлюсь. Но…

— Я поеду. Ты прав — уже поздно.

— Хочешь, я подвезу тебя?

— Нет, я уже вызвала такси.

— Ты надолго?

На секунду Ивон показалось, что Джерри и впрямь беспокоит ее отъезд.

— Не думаю. Обычно мы с Салли ссоримся уже через неделю.

— Ладно, — пожал плечами Джерри. — Поезжай. Удачной работы, Ивон.

— Спасибо, — прошелестела Ивон и скрылась за дверью.

А ведь ей даже показалось… Нет, это всего лишь ее иллюзии. Джерри не станет ее держать, даже если она соберется уйти насовсем. Что ж, уйти на время лучше, чем разойтись насовсем. И уж точно гораздо лучше, чем дышать воздухом, пропитанным раздражением и неприязнью друг к другу…

— Марджори, как вы считаете, мистер Уэллинг часто обижал свою жену?

Марджори Флэм посмотрела на подругу, ожидая наткнуться на взгляд, исполненный праведного гнева, но с удивлением поняла, что Ивон смотрит вовсе не на нее. Марджори показалось, что ее подруга вовсе не здесь, в зале суда, а совсем в другом месте. О чем она думает? Что видит?

— Мисс Флэм, отвечайте на вопрос, — напомнила судья.

Так и не угадав, о чем думает подруга, Марджори кивнула судье.

— И Джерри, и Ивон легкоранимые люди, — начала она. — Сами понимаете, людей творческих очень легко обидеть, задеть, вывести из душевного равновесия. А обида как опьянение. Ты находишься в каком-то тумане, сам не понимаешь, что говоришь…

— Ближе к делу, мисс Флэм, — покосилась на свидетельницу Алисия Таккер. — Мистер Уэллинг обижал свою жену?

— Я вела именно к этому, — объяснила Марджори. — Джерри обижал Ивон, да. И Ивон тоже обижала Джерри. Но они не хотели друг друга обижать. Просто иногда они говорили как будто на разных языках. В такие моменты они не были самими собой, они словно становились другими людьми, людьми, которые не понимают, чего хотят друг от друга и как добиться того, чего они хотят. Как будто кто-то лишал их способности мыслить, рассуждать, обсуждать свои проблемы. И они начинали говорить друг другу гадости, о которых потом горько жалели. Оба жалели…

— Мисс Флэм, — поспешил вмешаться Каммингтон, почувствовав, что дело принимает совсем не тот оборот, какой бы ему хотелось. — Но ведь мистер Уэллинг вел себя… в рамках приличия?

— Протестую, ваша честь! — Фиона Даффин так быстро вскочила со стула, что тяжелые бусы на шее подпрыгнули и ударили ее по подбородку. — Что значит «в рамках приличия»? Мне бы хотелось услышать более точную формулировку.

— Протест принят, — отозвалась Алисия Таккер. — Сформулируйте вопрос иначе, мистер Каммингтон.

— Хорошо, ваша честь, — кивнул Каммингтон. — Скажите, мисс Флэм, вы были свидетелем того, что мистер Уэллинг бил свою жену или принуждал к чему-то с помощью физической силы?

Марджори даже покраснела, услышав этот вопрос.

— Ну что вы, такого никогда не было. Джерри Уэллинг ни разу не ударил Ивон. Да, я слышала о той истории со стаканом, который Джерри запустил в Ивон, но это был единственный случай, когда он таким образом вышел из себя.

— Значит, мистер Уэллинг все-таки швырнул стаканом в жену? — поинтересовалась Алисия Таккер.

— Я этого не видела, — сдержанно ответила Марджори. — Мне рассказывала Салли.

— А сама миссис Уэллинг?

— Она рассказала мне, когда я спросила, правда ли это. Но…

— Ваша честь, но слова миссис Уэллинг — это слова жены, которая хочет развестись со своим мужем любыми способами, — покачал головой Каммингтон. — Миссис Уэллинг могла и солгать для того, чтобы подруги подтвердили, что у нее есть основания для развода.

Замечание Каммингтона вызвало явное неудовольствие многих слушателей, сидевших в зале. Фиона Даффин вскочила с очередным протестом; Анжела Дженкинс, вытянув шею, зашипела на весь зал, что «паршивый адвокатишка сам уже заврался»; миссис Твидди сделала попытку урезонить миссис Дженкинс; Диана Уэллинг молча качала головой, глядя свысока на весь этот цирк, устроенный невоспитанным семейством Дженкинсов.