— Моя любимая Эмили, — очень медленно тянет она. — Ты приехала.

— Конечно, мы приехали, бабушка. Мы все соскучились по тебе.

Она несколько раз сглатывает, прежде чем может произнести:

— Я тоже.

— Помнишь правнуков? Энн, Бри и Кейд. Они с радостью приехали тебя проведать.

Бабушка кивает.

— Спасибо, что разрешила нам пожить в своем доме. Для нас это прекрасная возможность отдохнуть летом на побережье. Мы каждый день будем тебя навещать.

Глаза Кейда округляются.

— Каждый день? — шепчет он с противоположной стороны кровати.

Я предостерегающе смотрю на сына.

Бабушка улыбается — по крайней мере, насколько позволяют растянуться в улыбке тонкие губы.

— Это теперь ваш дом. Мой вам подарок. — Она медленно поворачивается к Энн: — И тебе.

— Спасибо, бабушка Грейс, — вежливо благодарит Энн.

— Да, спасибо, бабушка. Не стоило, конечно, потому что это огромный подарок.

Ее глаза затуманились. Даже такая простая беседа ее утомила. Мысленно я возвращаюсь к их с дедом снимку у Эйфелевой башни. Не могу не испытывать жалости.

Я опускаюсь на стоящий справа от бабушкиной кровати стул:

— Бабуля, похоже, ты хочешь спать. Отдохни немножко. Мы завтра придем.

Она кивает, поднимает морщинистую, трясущуюся руку и говорит:

— Дети, никогда не старейте. Ищите другие пути… но не слишком усердствуйте.

И тут же засыпает. Когда глаза ее плотно закрываются, дети готовы тут же дать деру.

— Теперь можем уходить? — спрашивает Кейд. — Тут так воняет.

Мы только что пришли, но никто не может сказать, как долго бабушка будет спать, поэтому я уступаю и мы отправляемся домой. Одна проблема: когда мы возвращаемся — заняться нечем. На улице не прекращается ливень — значит, на пляж не пойдешь. Телевизор не работает. А из дому мы забыли привезти настольные игры. Мы несколько раз сыграли в карты бабушкиной колодой — вот и все развлечения.

Как ни печально, но четверг ничем не отличается от среды. Мы все едем проведать бабушку, что совсем не добавляет оптимизма, а потом возвращаемся домой и чего-то ждем. Пусть хоть что-нибудь необычное случится!

Но вместо чего-то захватывающего и необычного… лишь сильнее идет дождь.

В пятницу, когда мы просыпаемся под очередной ливень, такое чувство, что все уже немного на грани. Еще и двенадцати не пробило, как значительно увеличивается количество жалоб и нытья по таким пустякам, как размер дома, необходимость делить комнаты, помехи по телевизору и раздражающий голубой ковер. К обеду нытье перерастает в неприкрытое ворчание на конкретные личности, звучащее на повышенных тонах и сопровождаемое сердитыми взглядами. В течение дня повышенные тона и недобрые взгляды перерастают в угрозы и взгляды, исполненные ярости; не успеваем мы и глазом моргнуть, как… бабах! Кажется, что каждый из моих детей-разбойников одновременно поднял на борту черный флаг и выстрелил из пушек в решительной словесной войне. После этого они уже не могут находиться в одной комнате и при этом не говорить друг другу что-нибудь нелицеприятное, а остаться в одиночестве — большая проблема, потому что в доме всего пара комнат.

Поскольку рядом нет Делла, роль третейского судьи по всем пустякам отводится мне.

— Мам, она надела мою рубашку! Она такая толстая, она ее мне растянет!

— Мам, ты это слышала? Она обозвала меня толстой!

— Мам, он переключил канал!

— Но, мам, только дураки смотрят это шоу!

— Мам, она положила ногу на то место, где должна лежать моя нога!

— Она меня пихнула!

— Он меня трогает!

— Она на меня смотрит!

— Ма-а-а-а-ам! Она дышит моим воздухом!

С ума сойти, как быстро все меняется. Нельзя сказать, что раньше мои дети не ссорились. В конце концов, они же дети. Случается всякое. Я предполагаю, что временами они могут ссориться или иногда подтрунивать друг над другом. Странным мне кажется другое — раньше все это не заходило так далеко. Глядя со стороны на их ссоры, можно сделать вывод, что все трое искренне ненавидят друг друга, а я не могу избавиться от чувства, что с ролью матери не справилась.

В три часа, на фоне продолжающихся баталий, звонит телефон. Я беру трубку на кухне, но едва ли успеваю сказать пару слов:

— Угу… хорошо. Когда?

Когда я кладу трубку, делаю глубокий вдох и ору:

— Я уже по горло сыта вами! — Я чиркаю себя по горлу. — К счастью, ваш отец уже едет. Будет к ужину. Если вы будете продолжать ссориться, когда он приедет, разбирайтесь с ним. А до тех пор — чтоб и писка вашего не слышала!

Для обеспечения тишины развожу их в разные части дома: Энн на диван в гостиной — решать кроссворды, Бри в свою спальню — рисовать, а Кейда в комнату для гостей — постигать загадку кубика Рубика.

Когда наконец приезжает Делл, между детьми остается масса невыясненных вопросов. Скрип входной двери манит их из своих норок, как акул на приманку, — каждый жаждет крови.

Учитывая место дислокации, первой у двери оказывается Энн.

— Папа, знаешь, что Кейд сделал после обеда? — тут же заявляет она. — Отрыгнул мне прямо в лицо! Салатом с яйцом! Я испугалась, что меня стошнит!

Делл поднимает голову и смотрит на Кейда, плывущего по ковру морского цвета.

— Кейд?! — вопрошает он, повышая голос и сдвигая брови.

— Не прямо в лицо, клянусь! Я стоял от нее в полуметре!

— Скорее уж в сантиметре, невоспитанный дурак!

Энн говорит правду, в сантиметре. Я видела собственными глазами. Чтобы не искать оправданий там, где их нет, Кейд ловко переводит тему разговора:

— Но, пап, ты знаешь, почему я отрыгнул? Потому что она начала заедаться: «Когда ты в последний раз купался? Воняешь тухлой рыбой». Я ей в ответ: «А от тебя воняет тухлыми яйцами». Мне пришлось отрыгнуть. Сама виновата!

— Точно-точно, сама виновата! — поддакивает Бри в поддержку брата. — А перед этим Энн заявила, что я виновата в том, что в мире царит голод.

— Что-что?

— Да, — продолжает Бри, еще на октаву повышая голос, — оказывается, если бы я столько не жрала, в Африке не было бы голодающих детей.

— Энн, твоя сестра такая худая, что ребра видны. Зачем такое говорить?

— Я не хотела ее обидеть. Только… понимаешь, ей необходимо следить за тем, чем она питается. Сейчас она похожа на жердь, но, если будет продолжать жрать без меры, скоро этому придет конец.

— Иногда ты такая противная! — выкрикивает Бри. — Придумала же — «без меры»! Пап, она уже в четвертый раз говорит, что я много ем. А Кейд обозвал меня Пиццей.