«Популярную науку» и «Популярную механику» и заодно пролистывал «Стэг» и другие детективные журналы. В основном на обложках были полураздетые связанные девушки – большая коробка с печеньем для меня. Я не мог ими насытиться.

Из нашего шкафа вела потайная лесенка на чердак; достаточно было приподнять крышку люка. Чердак стал моим первым Тайником, где я хранил материалы по бондажу или непристойные рекламки. После переезда папа починил там проводку, установил телевизионную антенну и изоляцию и больше на чердак не залезал. Он стал моей «Комнатой ужасов».

Во все тяжкие

Как уже упоминалось, Рейдер находился в машине, когда 15 ноября 1959 года по радио объявили об убийстве семьи из четырех человек в Холкомбе, к западу от Уичито. Ему было четырнадцать, и он был с девочкой, к которой испытывал «болезненную влюбленность». Рейдер сильно впечатлился, особенно когда услышал про детали убийства – как Херба Клаттера, его жену, сына и дочь связали веревками, прежде чем убить. Он так возбудился, что едва мог терпеть – и «представлял, как связывал и убивал ее прямо там, в машине».

Рейдер считает, что этот инцидент подтолкнул его в первый раз проникнуть в чужой дом.

«В 1959–1960 годах я совершил свой первый взлом с проникновением. Я понимаю чувства преступников, которые вламываются в дома с целью кражи. Это так же возбуждает, как секс, то есть больше всего на свете!

Пока [моя] семья спала, я скатал одеяло в валик, оставил его вместо себя в постели, а сам убежал. Я быстро пошел на север, в сторону школы Ривервью. В 1950-х там, как в большинстве школ, установили простую сигнализацию, чтобы предотвратить проникновения. Поэтому я заранее все продумал: здорово будет пробраться туда, покопаться в столе у кого-нибудь из учительниц, потрогать ее вещи. Мне хотелось побыть кем-то вроде соглядатая и, возможно, взять какую-нибудь мелочь.

Случай с Клаттерами возбудил мое воображение, плюс охотничий инстинкт. Как все парни в этом возрасте, я думал только о девочках. Я захватил с собой веревку, инструменты, фонарик (я заклеил стекло, оставив лишь маленькую дырочку). У меня был при себе охотничий нож и еще один, хороший перочинный. Кажется, я взял нитяные коричневые перчатки, которые впоследствии вошли в мой «шпионский чемоданчик».

Двери запирались на засов под сигнализацией, и я решил пролезть через слуховое окно. Я вытащил раму, закрепил веревку на металлическом коньке крыши, пробрался внутрь и пошел порыться в столе одной учительницы. Я как следует его обыскал. Кажется, я ничего не взял, но мог бы. Я проверил и другие столы и написал что-то на доске левой рукой. Не помню, какую именно надпись я оставил, но так началась моя игра в кошки-мышки. Потом я вылез по веревке, поднял ее за собой, вернул на место раму слухового окна и ушел. Все заняло примерно час – максимум два. Никто не узнал, что это был я. Тот случай был отчасти шуткой, но я воспринимаю его как свой первый проект.

Становясь более дерзким и агрессивным, я начал в те дни, когда люди уезжали куда-нибудь, забираться к ним в дома и трогать разные женские вещи. Я мог вытащить из глубины шкафа старые трусики или чулки, которых никто не хватится. Потом в своем тайнике я получал с их помощью удовлетворение.

Темная сторона взяла надо мной верх одной летней ночью; думаю, напряжение слишком долго копилось во мне. В автомобильном кинотеатре шел фильм про чернокожего, насилующего белую женщину. Потом публику просили ответить на несколько вопросов – в рамках социологического исследования. Снова передо мной оказалась коробка с печеньем! Официально я не мог присутствовать на сеансе из-за возраста, поэтому я сказал дома, что иду на рыбалку и заночую на берегу реки Арканзас. Я действительно разбил там свой маленький лагерь – к югу от моста на 53-й Северной улице. Когда сгустились сумерки и фильм должен был вот-вот начаться, я поехал к Чисхольм-Крик, на востоке от кинотеатра и на западе от Парк-Сити. Я припарковался подальше от дороги и прокрался к кинотеатру. Залез на дерево и посмотрел фильм. Я сильно возбудился и, вернувшись к реке, связал себя и наполовину зарылся в песок. Поскольку машина стояла у дороги, полицейский остановился ее проверить. Он посветил на меня фонариком, и я быстро накрылся одеялом и пробормотал: «Все в порядке». Он сказал, что просто проверяет, и уехал. Я едва не попался!

К западу от дома у нас была яма с песком, а над ней старый навес. Часть его была сделана наподобие клетки, с металлическим листом по южной стороне. Туда я мечтал затащить Анетт Фуничелло. Я был в нее влюблен со времен Клуба Микки-Мауса, но теперь больше не смотрел эту программу. Анетт выросла у меня на глазах и внезапно, как все девочки в шестом-восьмом классе, стала очень привлекательной и возбуждала у меня сексуальные фантазии. Она была моей рабыней в курятнике и на чердаке, и я представлял, что бинтую ее, словно мумию. Анетт я зарыл бы в песчаной яме; закапываясь там, я представлял, что я – это она, а в клетке занимался самоудовлетворением, пока солнце нещадно палило сверху, и я был отдан во власть стихии, крепко связанный».

Рейдер представлял Анетт жертвой и себя в роли Анетт, так что жертва и мучитель сливались в единое целое у него в голове. Его ненависть к женщинам, особенно тем, что имели над ним власть, трансформировалась в двоякое ощущение мощи и беспомощности.

Итоги

Оглядываясь назад, на свое детство, Рейдер выделял несколько факторов, сыгравших основную роль в его превращении в сексуального убийцу.

«С учетом того, что мой мозг был поврежден еще в младенчестве, а моя мама упала с лошади, беременная мной, плюс курила со своими подружками – отцовскую трубку, – плохо питалась в послевоенные времена, плюс генетический фактор – получается опасный коктейль!

Мамина рука, застрявшая в диване, когда я был совсем маленьким, – это первый предвестник темы бондажа и удержания жертвы. Из заброшенных сараев, которые я так любил, я вынес детские воспоминания о запахах, текстуре дерева, аромате кожи, соломы, мешковины и домашнего скота. Позднее моя темная сторона проявилась в тяге превращать амбары и силосные башни в мои Темные логова. Далее, я помню, как спал ребенком с бабушкой в одной постели, играл ее волосами и лентами. Это вызвало у меня любовь к женской одежде. Позднее для самоудовлетворения я использовал женское белье и одеяла с шелковыми оборками.

Отчасти сказалась также травма и смущение после эпизода с трактором, и