Конечно, теперь они не смогут приблизиться к школе, потому что она оказалась в запретной зоне. Но, зная Кадзуо, Мицуру не сомневался, что его босс уже разработал план.

Тут он умолк и заметил, что Кадзуо качает головой. С трудом шевеля до странности липким и неповоротливым языком, Мицуру продолжил:

– 3-значит, мы отсюда с-смываемся? Отлично, т-тогда мы найдем лодку…

– Послушай… – перебил его Кадзуо.

Мицуру снова умолк.

– Мне без разницы, – продолжил Кадзуо. – И то и другое годится.

Хотя Мицуру ясно его расслышал, он продолжал недоуменно моргать. Он не понимал, что Кадзуо имеет в виду. Тогда Мицуру попытался прочесть мысли Кадзуо по выражению его глаз, но они как всегда спокойно смотрели на него.

– В к-каком смысле тебе и то и другое г-годится?

Словно бы разминая шею, Кадзуо выставил подбородок в ночное небо. Яркая луна отбрасывала мрачную тень на его изящное лицо. Оставаясь в такой позе, Кадзуо сказал:

– Порой я перестаю понимать, что хорошо, а что плохо.

Мицуру еще больше смутился. И тут ему в голову вдруг пришла совершенно другая мысль. Чего-то здесь не хватало.

Затем он понял, чего. Вернее, кого.

«Семья Кириямы» состояла из самого Мицуру, а также Рюхэя и Хироси, чьи тела здесь лежали, – плюс Сё Цукиока. Его-то как раз и не хватало. Сё вышел раньше Мицуру. Тогда почему…

Конечно, Сё Цукиока мог сбиться с дороги. Или его мог убить кто-то еще. Но Мицуру чувствовал, что на самом деле все обстоит куда более зловеще.

– Вот как сейчас, – продолжил Кадзуо. – Я просто не понимаю. – Вид у Кадзуо был при этом, как ни странно, довольно грустный. – Впрочем, это неважно.

Кадзуо снова взглянул на Мицуру. И тут, как будто речь его следовала некой музыкальной партитуре, где в этом месте стояло переключение на аллегро, Кадзуо заговорил стремительно, рублеными фразами. Казалось, собственные слова были ему неподвластны.

– Я сюда пришел. Идзуми была здесь. Идзуми попыталась сбежать. Я ее удержал.

Мицуру затаил дыхание.

– Потом я бросил монетку. Если бы выпал орел, я бы разобрался с Сакамоти…

Раньше, чем Кадзуо закончил, Мицуру наконец-то все понял.

Нет… не может этого быть…

Мицуру не хотелось в это верить. Это казалось просто немыслимо. Кадзуо был королем, а он – его верным советником. Мицуру должен был вечно служить Кадзуо и хранить ему абсолютную преданность. Да-да… и даже прическа Кадзуо играла здесь определенную роль. Примерно в то же самое время, когда Мицуру залечил сломанные пальцы, он настоял на том, чтобы Кадзуо носил именно такую прическу.

– Она очень классная. Ты с ней такой крутой, босс, – сказал он тогда. С тех пор Кадзуо ее носил. Казалось бы, сущая мелочь, но для Мицуру прическа Кадзуо была символом близости их взаимоотношений.

Но теперь Мицуру вдруг понял, что, очень может быть, Кадзуо было просто недосуг менять прическу. Возможно, он был слишком занят другими делами, чтобы возиться со своими волосами. Понял Мицуру и кое-что еще. Раньше он твердо верил в то, что их с Кадзуо связывает священный дух товарищества. В действительности же Кадзуо вполне мог заниматься делами банды просто забавы ради или вообще «просто так». Да-да, для Кадзуо это был всего лишь пережитой опыт, и никаких чувств к нему не прилагалось. Ведь Кадзуо сам однажды сказал: «Это тоже забавно».

Внезапно Мицуру припомнил еще одну особенность манеры Кадзуо, которая поначалу сильно его раздражала. Затем он решил, что не так уж это на самом деле и важно, после чего старался не обращать внимания. Кадзуо Кирияма никогда не улыбался.

Следующая мысль Мицуру вполне могла быть близка к истине: ему всегда казалось, что в голове у Кадзуо много чего происходит. Так оно, пожалуй, и было. Однако тонкость заключалась в том, что в голове у Кадзуо происходило нечто невероятно темное. Порой настолько темное, что это вообще выходило за пределы воображения Мицуру. Или это даже было не нечто темное, а скорее просто – некая черная дыра…

И, возможно, Сё Цукиока уже что-то такое в Кадзуо почуял…

У Мицуру больше не осталось времени на раздумья. Теперь он был целиком сосредоточен на указательном пальце своей правой руки (да-да, одном из тех, что были сломаны в тот судьбоносный день). Палец этот лежал на спусковом крючке валь-тера ППК.

Дул морской бриз, неся тяжелый запах крови. Волны продолжали разбиваться о берег.

Вальтер ППК слегка дрогнул в руке Мицуру – но к тому времени с плеч Кадзуо уже был сброшен школьный пиджак.

Раздался довольно приятный треск. Конечно, на самом деле это не так, но что-то в этой автоматной очереди (950 пуль в минуту) все-таки напоминало работу старой пишущей машинки, какую теперь можно найти только в антикварном магазине. И Идзуми Канаи, и Рюхэй Сасагава, и Хироси Куронага были зарезаны, а потому это были первые выстрелы, раздавшиеся на острове со времени начала игры.

Мицуру все еще стоял. Сам он не мог этого видеть, но от его груди к животу теперь шли четыре небольшие дыры. В спине Мицуру тоже почему-то появились две дыры, но уже размером с приличную консервную банку. Его правая рука с вальтером ППК, дрожа, опустилась. Глаза Мицуру смотрели в небо, на Полярную звезду. Однако, учитывая, как ярко этой ночью светила луна, никакой Полярной звезды он там не видел.

Кадзуо держал в руках грубый комок металла вроде жестяной десертной коробки с приделанной к ней ручкой. Это был пистолет-пулемет ингрэм М-10.

– Если бы на монетке выпала решка, – сказал Кадзуо, – я бы решил принять участие в игре…

Словно смакуя эти слова, Мицуру повалился вперед. Когда он упал, его голова ударилась о камень и подскочила сантиметров на пять.

Еще какое-то время Кадзуо Кирияма просто сидел. Затем встал и подошел к трупу Мицуру Нумаи. Левой рукой он аккуратно коснулся прошитого пулями тела, словно бы что-то проверяя.

Никакого эмоционального отклика не было. Кадзуо не чувствовал ни горя, ни вины, ни жалости. Он вообще не испытывал никаких чувств.

Кадзуо элементарно хотел выяснить, как ведет себя человек после того, как его застрелят. Даже не то чтобы хотел. Он просто подумал: «Пожалуй, неплохо будет узнать».

Отняв руку от трупа, Кадзуо коснулся своей головы у левого виска – или, если точнее, чуть дальше за виском. Сторонний наблюдатель подумал бы, что он просто поправляет прическу.

Но прическа здесь была ни при чем. Кадзуо сделал этот жест из-за странного ощущения в голове – не боли, не зуда, а чего-то неуловимого и редкого, ощущаемого лишь несколько раз в году. Тогда он всякий раз машинально касался этого места за левым виском.

«Родители» Кадзуо обеспечили ему прекрасное образование. Однако, несмотря на обширные знания во всем, что требовалось знать о мире в столь юном возрасте, Кадзуо понятия не имел, что это за ощущение. К тому времени, как он вырос настолько, чтобы узнавать себя в зеркале, почти все следы повреждения уже исчезли. Другими словами, Кадзуо даже не догадывался о том, что едва не погиб в результате автомобильной аварии, которая явилась причиной повреждения мозга еще в утробе матери. Не знал он ни о том, что тогда же погибла его мать, ни о разговоре его отца со знаменитым доктором по поводу шплинта, проникшего в череп Кадзуо перед самым его рождением. А его отец и знаменитый доктор, хвалившийся успешно проведенной операцией, в свою очередь не знали о том, что в результате введения шплинта мозг Кадзуо лишился целого участка нервной ткани. Все эти факты так и остались в прошлом. Доктор вскоре умер от печеночной недостаточности, его отец (или, если более точно, его настоящий отец) – от осложнений после аварии. Таким образом, не осталось никого, кто мог бы поделиться этой информацией с Кадзуо.