выкорчеван, на рыхлой земле виднелись отпечатки лап. Не тигриных – медвежьих. Тремя годами ранее в Кольском Заполярье Вадим столкнулся с шатуном. Бр-р! Не пожелал бы повторения того рандеву.

Он уже собирался вернуться на берег, где его спутники готовились к отплытию, но боковым зрением зафиксировал взгорок, видневшийся за рядами берез, и пошел проверить. Земля была набросана кое-как, слипшимися комьями. Он разворошил ее отломанным от дерева суком и обнаружил то, чего совсем не ожидал увидеть.

…Отчалили после полудня. Конструкция вышла хлипкой, плохо скрепленные бревна разъезжались, и требовалось балансировать на них, чтобы не провалиться ногой в зазор. Мужчины – все четверо – стояли по краям и подгребали импровизированными веслами, выструганными из тонких сосенок. Площадь лопастей была невелика, поэтому продвигались крайне медленно. Генриетта порывалась поучаствовать в гребле, но ей велели сидеть в центре, дабы не нарушать равновесия.

Вадим испытывал неприятный мандраж. А ну как вынырнет из пучины какой-нибудь Левиафан почище акулы-налима и разнесет утлое суденышко в щепы?

С плота открывался превосходный обзор, и при других обстоятельствах любование красотами Лабынкыра доставило бы путешественникам истинное удовольствие. Видны были и островки, которые Вадим приметил еще в первый день. Он снова насчитал три, то есть исчезнувший клок земли тоже показался над водой. Явление выглядело совершенно необъяснимым.

Они преодолели больше половины дистанции, озеро не преподносило сюрпризов. Поднявшееся солнце прогрело воздух, иней стаял, сделалось тепло. Вадим, шевеля веслом, поглядывал на приближавшийся берег. Можно было различить скалы, но вместо домика Мышкина почему-то помигивала красноватая звездочка. Вадим приказал своим прекратить движение и расслышал гул и треск, как будто раздувается большой пожар.

– Гера, бинокль!

Так, сокращенно, Генриетту прозвали в отряде с легкой руки Арбеля. Она поначалу обижалась, но он довел до ее сведения, что Гера – это верховная богиня Олимпа, жена Зевса, покровительница брака и домашнего очага. Брак с очагом Генриетте приглянулись, она перестала дуться и на новое имя отзывалась с готовностью.

Вот и теперь с быстротой вышколенной служанки она протянула Вадиму бинокль. Он, расставив ноги на качавшемся плоту, поднес оптику к глазам. Изображение туманилось, он подкрутил настроечный винтик. Нет, дело не в настройке! Это валил дым от избы Мышкина. Она вся была охвачена огневыми всполохами, лизавшими ее от подножия до конька крыши. Людей на берегу Вадим не увидел, но их могла застить черная, с карминными прожилками, дымовая завеса.

Он перебросил бинокль Генриетте и ухватился за весло.

– Поднажали! У Мышкина дом горит!

Вадим черпанул чересчур сильно и еле устоял. Плот заколыхало, одна из брезентовых связок лопнула.

– Потише! – крикнул Арбель. – Бревна расползаются… уф!..

Разогнать неуклюжее плавсредство не представлялось возможным. Развались оно на части – и все пассажиры окажутся в купальне, по сравнению с которой крещенская иордань покажется парилкой. А до суши еще плыть и плыть.

Очень медленно плот подкатывался к берегу. Ветер потянул с запада, принес запах гари, но вскоре уже и без бинокля можно было разглядеть пылавшую избушку. Вадим дал Генриетте указание держать ружье и револьвер наготове. Не верилось, что пожар возник случайно. Артемий Афанасьевич не из ротозеев. Строение кто-то поджег, а раз так, в скалах мог засесть неприятель.

Прошло не менее часа. Разболтанные бревна ткнулись в мель, Вадим соскочил с них. Генриетта подала ему заряженную «фроловку», Арбель, Фризе и Забодяжный стали перекидывать на землю вещмешки. Все действовали слаженно, с полным сосредоточением.

Вадим побежал к избушке. Тушить ее было бесполезно, сваи прогорели, и деревянный куб рухнул с высоты. Стены рассыпались, из нутра избы выкатилась помятая буржуйка, опрокинулся стол, задрав кверху единственную ножку. Разлетелась веером немногочисленная посуда…

Вадим, затаив дыхание, ждал, не выпадет ли обгорелый труп Артемия Афанасьевича, но в горящем домишке никого не было.

Рядом встал Арбель с рюкзаком за плечами.

– Вот вам и безопасное место… Потеряли мы соседа.

– Он жив, – заверил Вадим и себя, и собеседника. – Успел схорониться. Другой вопрос: где те, кто его подпалил?

Ответа ждать не пришлось. Из подступавших к воде скальных отрогов выплыли три челнока, в них сидели Вадимовы недруги вместе со своим предводителем Толуманом. Гикая, они держали курс на затухавшее пожарище.

Глава V,

насыщенная стрельбой, взрывами и амурными воздыханиями

– Эх, аурум… в кислоту тебя да в щелочь! – собачился Федор Забодяжный, отступая от высыпавшего на берег пиратского гурта.

– Жирная жаба рожала ежа, в луже лежали два жадных ужа… – речитативом вторила ему Генриетта, на нервной почве перешедшая с прозаических скороговорок на рифмованные.

Фризе, пятясь, строчил на немецко-русском:

– Армлехтерн… дайне муттер! Это есть кранты… абсолют аршлох!

Молчали только Вадим с Арбелем. Много ли пользы сотрясать воздух порожним чертыханьем?

Теплилась еще надежда, что дети тундры вооружены примитивно – луками, стрелами, арканами. В свое первое свидание с этими невежами Вадим не заметил у них огнестрела. Тогда их несложно будет отпугнуть.

Но тут дикари достали из-под полушубков берданки – плохонькие, изъеденные ржой, но годные к бою – и первыми открыли беспорядочную стрельбу.

Фризе метким попаданием свалил крайнего, но это лишь раззадорило остальное войско. Под вороний грай Толумана они растянулись цепью с явным намерением взять противников в кольцо.

В недальней скале зияла расселина.

– Туда! – приказал Вадим. – Отступаем!

Под свист пуль они бросились в укрытие. Вход в расселину оказался узким – двоим не протиснуться, – но дальше она расширялась, образуя пещеру, похожую на ту, куда Вадима бросили перед тем, как скормить рыбам. Кто-то из преследователей сгоряча сунулся за беглецами и был сражен выстрелом Забодяжного.

– Карош позицион! – пропыхтел Фризе. – Ми как драй хундерт спартанцы. Фермопилы… враг не проходиль!

– Ага, – откликнулся Вадим. – Только нас не триста, и патронов с гулькин нос.

– На десятерых хватит, – уверил Забодяжный, загоняя в «мондрагон» новый заряд. – Пусть у меня кукумбер отсохнет, ежели я хоть одну пулю зазря выпущу… кобальтом об силициум!

– Они возьмут нас измором, – вымолвила Генриетта. – Осадят, не дадут выйти… А провизии у нас нет, вся снаружи. Вера Валеру из шпалера завалила.

То, что она не залилась краской при упоминании кукумбера и пристегнула к своей речи смелую по содержанию присказку, говорило о том, что ею овладело крайнее волнение.

Но и у Вадима оно сделалось таковым, когда он пересчитал собравшихся.

– Послушайте, а где Арбель?

Конторщика в пещере не было.

– Ихь припоминайт, – наморщил лоб Фризе. – Он бежаль последний. Я не знайт, где потеряль…

Вадим ринулся к выходу, поперек которого лежал застреленный лесовик. Он высунулся, но тут же скала обдала его каменным крошевом. Вадим увидел, что Арбель лежит шагах в тридцати от пещеры, а над ним стоят,