class="p1">— Да, может, поэтому. Никто ведь не станет дарить подарки тем, кто ему не нравится, правда? А тогда я думала, что вам не нравлюсь. Что вы мой враг.

Они вышли на берег Параны. В реку выдавалось небольшое пятиугольное здание, окруженное белыми колоннами, в нем, как в храме, стояла обнаженная статуя, полная классической невинности, и глядела на воду. Уродливый желтый дом, где он снимал квартиру, был скрыт за деревьями. Листья, похожие на легчайшие перышки, создавали ощущение прохлады, потому что были в вечном движении — они шевелились от ветерка, не ощутимого даже кожей. Вверх по реке, фырча против течения, прошла тяжелая баржа, а над Чако тянулась всегдашняя черная полоса дыма.

Она села и стала смотреть на Парану; когда он глядел на нее, он видел лишь собственное лицо, отраженное в зеркале очков.

— Бога ради, снимите эти очки, — сказал он. — Я не собираюсь бриться.

— Бриться?

— Я и так смотрю на себя в зеркало два раза в день, с меня этого хватит.

Она покорно сняла очки, и он увидел ее глаза — карие, невыразительные, неотличимые от глаз других испанок, которых он знал. Она сказала:

— Не понимаю…

— Да я уж и сам не помню, что сказал. Правда, что вы замужем?

— Да.

— И как вам это нравится?

— По-моему, это все равно как если бы я надела платье другой девушки, а оно на меня не лезло, — сказала она.

— Зачем же вы это сделали?

— Он так хотел на мне жениться. Из-за денег, когда он умрет, чтобы они не пропали. А если будет ребенок…

— Вы уже и об этом позаботились?

— Нет.

— Что ж, вам теперь все-таки лучше, чем у матушки Санчес.

— Тут все по-другому, — сказала она. — Я по девочкам скучаю.

— А по мужчинам?

— Ну, до них-то мне какое дело?

Они были одни на длинной набережной Параны; мужчины в этот час работают, женщины ходят за покупками. Здесь на все свое время: время для Параны — вечер, тогда вдоль нее гуляют молодые влюбленные, держась за руки, и молчат.

Он спросил:

— Когда вам надо быть дома?

— Capataz [16] в одиннадцать зайдет за мной к Чарли в контору.

— А сейчас девять. Что вы до тех пор собираетесь делать?

— Похожу по магазинам, потом выпью кофе.

— Старых друзей навестите?

— Девочки сейчас спят.

— Видите тот дом за деревьями? — спросил доктор Пларр. — Я там живу.

— Да?

— Если хотите выпить кофе, я вас угощу.

— Да?

— Могу и апельсиновым соком.

— Ну, я апельсиновый сок не так уж и люблю. Сеньора Санчес говорила, что нам нельзя пьянеть, вот почему мы его пили.

Он спросил:

— Вы пойдете со мной?

— А это не будет нехорошо? — сказала она, словно выспрашивала у кого-то, кого давно знает и кому доверяет.

— У матушки Санчес это же не было плохо…

— Но там надо было зарабатывать на жизнь. Я посылала деньги домой в Тукуман.

— А как с этим теперь?

— Ну, деньги в Тукуман я все равно посылаю. Чарли мне дает.

Он встал и протянул ей руку:

— Пошли.

Он бы рассердился, если бы она заколебалась, но она взяла его за руку все с той же бездумной покорностью и пошла через дорогу, словно ей предстояло пройти всего лишь по дворику сеньоры Санчес. Однако войти в лифт она решилась не сразу. Сказала, что никогда еще не поднималась в лифте — в городе было не много домов выше чем в два этажа. Она сжала его руку — то ли от волнения, то ли от страха, а когда они поднялись на верхний этаж, спросила:

— А можно сделать это еще раз?

— Когда будете уходить.

Он повел ее прямо в спальню и стал раздевать. Застежка на платье заела, и она сама ее дернула. Когда она уже лежала на кровати и ждала его, она сказала:

— Солнечные очки обошлись вам гораздо дороже, чем поход к сеньоре Санчес.

И он подумал, не считает ли она, что этими очками он заплатил ей вперед.

Он вспомнил, как Тереса пересчитывала песо, а потом клала их на полочку под статуэткой своей святой, словно это был церковный сбор. Позднее они будут аккуратно поделены между ней и сеньорой Санчес; то, что сверх таксы, давали отдельно.

Когда он лег, он с облегчением подумал: вот и кончилось мое наваждение, а когда она застонала, подумал: вот опять я свободен, могу проститься с сеньорой Санчес — пусть себе лежит в своем шезлонге — и с легким сердцем пойду назад по берегу реки, чего не чувствовал, когда выходил из дома. На столе лежал свежий номер «Бритиш медикл джорнэл», он уже целую неделю валялся нераспечатанным, а у него было настроение почитать что-нибудь еще более точное по изложению, чем рассказ Борхеса, и более полезное, чем роман Хорхе Хулио Сааведры. Он принялся читать крайне оригинальную статью — так ему, во всяком случае, показалось — о лечении кальциевой недостаточности, написанную доктором, которого звали Цезарем Борджиа {27}.

— Вы спите? — спросила девушка.

— Нет. — Но тем не менее был удивлен, когда, открыв глаза, увидел солнечные лучи, падавшие сквозь щели жалюзи. Он думал, что уже ночь и что он один.

Девушка погладила его по бедру и пробежалась губами по телу. Он чувствовал лишь легкое любопытство, интерес к тому, сможет ли она снова пробудить в нем желание. Вот в чем секрет ее успеха у матушки Санчес: она давала мужчине вдвое за его деньги. Она прижалась к нему, выкрикнула какую-то непристойность, прикусила его ухо, но наваждение ушло вместе с вожделением, оставив гнетущую пустоту. Целую неделю его донимала навязчивая мысль, а теперь он тосковал по ней, как могла бы тосковать мать по крику нежеланного ребенка. Я никогда ее не хотел, думал он, я хотел лишь того, что вообразил себе. У него было желание встать и уйти, оставив ее одну убирать постель, а потом искать другого клиента.

— Где ванная? — спросила она.

В ней не было ничего, что отличало бы ее от других женщин, которых он знал, разве что умение разыгрывать комедию с большей изобретательностью и темпераментом.

Когда она вернулась, он уже был одет и с нетерпением ждал, чтобы оделась она. Он боялся, что она попросит обещанный кофе и надолго задержится, пока будет его пить. В этот час он обычно посещал квартал бедноты. Женщины теперь уже заканчивали работы по дому, а дети успели натаскать воды. Он спросил:

— Хотите, я завезу вас в консульство?

— Нет, — сказала она. — Лучше пойду пешком. Может, capataz