По обиженным лицам Теодор понял, что с этим ему спорить не стоит.

Теодор ощущал: что-то изменилось. Что-то происходит в мире. В прозрачном, словно тающие льдинки воздухе затаилось чувство… чего? Он не знал ответа.

Одним утром Тео открыл глаза, перевернулся на другой бок и уже хотел вновь погрузиться в сладкую дремоту, как вспомнил свой сон. Очень странный. Гигантская сияющая комета, хвост которой простерся по всему небу – от горизонта до горизонта. Теодор шел ей навстречу, шел и шел, пока не наткнулся на дверь. Он потянул за ручку – безрезультатно. И проснулся.

После этого Тео уже не мог сомкнуть глаз. «Да что ж творится? – рассердился Теодор. – Откуда бессонница?» Ни счет пауков, ни бубнеж заговоров не помогали. Теодор лежал-лежал и поднялся. «Чем ворочаться, пойду лучше силки проверю».

Тео подошел к окошку и замер. Первый вдох рассветного воздуха наполнил легкие острой тоской, какой он никогда не испытывал. «Что со мной?» – удивился Тео. Сердце в груди заколотилось в новом ритме, радуясь чему-то неведомому.

Теодор приоткрыл ставень и втянул носом ветер. Ноздри затрепетали, горло наполнилось странным щекочущим ароматом.

Звезды гасли над горизонтом, на востоке розовело небо, и тишина царила такая, будто в раю. Сердце по-прежнему колотилось, предчувствуя смерть, а может, праздник. Теодор осознал, что внутри бьется желание, рвется на волю. Он знал это чувство и понял, что нужно сделать.

Тео достал из внутреннего кармана плаща маленькую флейту – флуер, любимый жителями Карпат, чудесный настолько, что сама Весна поигрывает на нем, когда ей особенно хорошо. Теодор поднес флейту к губам – и полилась мелодия. Прежде никогда он не слыхал этой песни и уверен был, что после забудет. Но пока мелодия вылетала из флуера, Тео чувствовал, как он сам вместе с волшебными звуками уносится выше и выше к небу.

Флуер издавал трели, подобные птичьим, стонал и заливался смехом. Мелодия лилась и лилась – над кладбищем, над лугами и холмами, – достигла речки, которая мигом очнулась подо льдом и плеснула волной о берег; пронеслась над Окаянным омутом, и старый Ольшаник почувствовал, что время пробудить соки в древесине настало; полетела дальше в лес и горы, а там эхо разнесло ее по всем полянам и ущельям.

Теодор позабыл обо всем на свете, пока играл. С гор послышался гул рожка, но тут же оборвался: чабан, перегонявший отару овец, застыл на перевале, внимая флуеру. Мелодия взлетела на вершину, плеснула ликующей нотой – и оборвалась.

Теодор опустил флуер и прислушался, переводя дух. Живое выползало из нор, издавая шорох и шепот, урчание и писк, птичьи трели доносились из сплетений ветвей, зримые и незримые жители гор выбирались на утренний воздух.

Теодор понял, что́ это было. Первая весенняя песнь. Он проснулся рано, потому что наступил великий день. Имя ему – Мэрцишор. Первый день марта. Наконец-то после лютой стужи пришла долгожданная и прекрасная Весна.

«Отцу бы понравилась эта песнь», – подумал он.

Лазар всегда хвалил его за новые мелодии. Он считал, что в музыкальном умении Теодора есть нечто особенное. Тео вспомнил о родителях, и его сердце сжалось. Он не понимал, где искать родных. Живы ли они? Ему стало очень одиноко.

Теодор увидел на небе точку – с севера летела одинокая птица. Какой-то филин услышал пробуждение природы от спячки и спешил в лес. Тео вспомнил о своем друге и зажмурился, чтобы не расплакаться. Сердце сдавила печаль, но тут же отступила. Теодор глубоко вздохнул и сказал вслух:

– Теперь все будет хорошо. Теперь будет весна!

Он ощутил легкость в груди – весть принесла облегчение. Не только он оттаял в этот день, даже древнее зло в Мэрцишор стихает, внимая общей радости, и тьма отступает. Теодор, забывший, когда улыбался в последний раз, сам себе удивился, обнаружив, что радостно скалит зубы на восход.

Далеко внизу, на окраине, Теодор заметил какое-то движение. Серая фигурка петляла меж могил, замирала на некоторое время и вновь продолжала путь. Теодор спустился с чердака, подошел и заглянул за надгробие – тетушка Фифика нюхала клювообразным носом рыхлый снег, серым комком лежащий на ладони.

– Чем он пахнет, юноша? – Она протянула руку Теодору.

– Снегом, – пожал плечами Тео.

Тетушка окинула его мрачным взглядом.

– Песней, юноша. Песней!

И, фыркнув, она удалилась.

«Ну и народ!» – подумал Теодор. Он еще не привык к соседям.

Возле северной ограды Тео обнаружил следы, означавшие одно: их владелец танцевал. А невдалеке, за границей кладбища, обнаружилась Шныряла, умывавшаяся снегом, который еще сохранился в тени. Заметив Теодора, девушка сверкнула на него глазами и насупилась.

Тео отвернулся и стал наблюдать за кладбищем. Тут и там раздавался легкий шорох, будто ветер перебирал увядшие цветы. По тропинкам меж замшелых камней бродили фигуры и шушукались. Было видно, что нежители чем-то взволнованы. Из-за ближнего креста показался старик с доской, утыканной гвоздями, и остановился, глядя на рассвет.

– Батюшка, да скажите, что это было-то? – взмолилась какая-то лохматая женщина, сжимая в руке подушку. – Неужто я одна видела… сон.

Нежители принялись наперебой делиться событиями ночи. Они видели сон. И в этом сне, как и у Теодора, присутствовала комета.

– Бог мой, бог мой! – покачала головой Фифика. – Сто лет не видела снов и забыла уже, что такое бывает. Что это значит, Плотник? Ты старший, скажи нам!

Нежители обступили карлика, но тот лишь разводил руками.

– Никогда не увидеть нежителю сны. Странное это событие. Что-то происходит, друзья, что-то неслыханное. Чует мой нос, не потерявший нюх за сотню лет, – грядет нечто великое. А имя ему я не знаю. Нам остается только ждать.

Плотник протянул руку к горизонту, туда, где уже вставало солнце.

– Вот и наступило сегодня. Над землей взошла весна! Давайте праздновать Мэрцишор!

Тео почесал в затылке. Чудной народец, если приглядеться хорошенько, мелькал то тут, то там меж надгробий, темнел у длинных теней… Нежители утверждали, будто горожанам практически невозможно их увидеть. Для этого они должны себя как-то выдать: разговором, следами. Тео никак не мог понять, насколько представления обычных людей соответствовали правде о нежителях, но в конце концов решил: это не важно.

«Они так зовутся, – рассудил он, – потому что не существуют. Их видят только такие же, как они сами. Они как тени. А люди – сытые, как поросята, разъезжающие на сытых лошадях и в красивых повозках и хохочущие за оградой кладбища не замечают нежителей. Потому что видят яркое и цветастое. Призрачный мир под носом может заметить лишь тот, кто сам сирый и бесцветный».

В этот момент он почувствовал что-то близкое. Ведь это было про него! Кто знал о его существовании? Ни одна душа из Китилы или Извора. Теодор подумал о родителях. Они прятались ото всех, спали днем. Не видели снов. Да, они были нежителями. Но почему-то ему не рассказали, отвечая лишь загадками. «Однажды ты поймешь, – говорила мама на прощание. – Но я надеюсь, что нет».