Зачем вы пришли сюда, Церера? Что вы тут ищете?

Церера задумалась над этим вопросом. Наверное, с ней приключился нервный срыв, в результате которого она видит разумный плющ, уклоняется от полета насекомых, созданных из живой бумаги, и слышит, как разговаривают книги, но самым странным – по крайней мере, куда странней всего прочего – было то, что книги задавали вполне разумные вопросы. Зачем она и вправду пришла сюда? Что и в самом деле искала?

– Моя дочь больна… – начала Церера. – Нет, все гораздо хуже: она ушла. Все, чем я дорожила в ней, ушло, и все, что осталось, – это ее тело. Она дышит, но это не Феба, теперь уже нет. Кто-то отнял ее у меня, и я хочу, чтобы мне ее вернули. Я разговариваю с ней, зову ее, но она не отвечает, и все это очень тяжело – так тяжело, что временами мне хочется сдаться. Сейчас это происходит все чаще и чаще – желание просто лечь и никогда больше не вставать. Так вот что я ищу: я ищу способ вернуть свою дочь, потому что просто уже не могу продолжать в том же духе. Что же касается того, что привело меня сюда, то это была книга, которую я сейчас читаю. Она словно чем-то заразила меня и заставила видеть и верить в то, чего нет на самом деле, включая всех вас.

– Но все это совершенно реально, – мягко произнесла «Добрый хозяин». – Абсолютно все, что вы способны себе представить, реально. Это вы сделали это таким. Это разворачивающаяся история вашей жизни, и мы являемся точно такой же ее частью, как и вы сами. И если вы пришли сюда в поисках своей дочери, то…

– Тихо! – Это от «Эмиля и сыщиков».

«Добрый хозяин» умолкла. Как и все остальные книги, хотя до этого их болтовня была беспрерывной: книги обращались к другим книгам, что обычно и делают книги, поскольку ни одна книга не создается отдельно от других, а литература – это долгий, непрекращающийся разговор между ее произведениями.

Ветер снова переменился. Стал холоднее, злее – это был тот вид холода, который не щиплет, а кусает. Издаваемые им звуки вызывались уже не случайными порывами, а чем-то больше похожим на вдохи и выдохи; и доносились они не снаружи, а из самой мансарды, исходя от стен, потолка и пола.

– Что это? – спросила Церера.

– А вот теперь, – объявил «Меч в камне», – настало время бояться.

– Вам нужно уходить отсюда, Церера, – произнес девичий голосок из «Доброго хозяина». – И побыстрей, но очень, очень тихо. Если вы будете сильно шуметь, он вас услышит. А он не должен вас услышать.

Церера попятилась из комнаты, и плющ беззвучно прикрыл за ней дверь. Ей хотелось броситься бегом, но она знала, что если это сделает, то сразу же будет замечена – предупреждение «Доброго хозяина» не осталось без внимания. Поэтому она встала на самой верхней ступеньке лестницы, держась одной рукой за перила, а другой за стену, и постаралась сохранять полную неподвижность. Ветер за дверью достиг крещендо, прежде чем полностью стихнуть – но только лишь для того, чтобы смениться шелестом листьев, как будто кто-то или что-то пробиралось сквозь растительность внутри.

Церера присела на корточки, оказавшись на одном уровне с пустой замочной скважиной. Заглянула в нее и увидела, что плющ пришел в движение, собравшись в единую массу в центре комнаты. В ней появились две дыры, а затем третья, побольше, внизу, с намеком на нос над нею. Церера смотрела на получившееся лицо, которое теперь поворачивалось то влево, то вправо – что-то высматривающее, хмурое. Перед ним промелькнул бумажный мотылек, испуганно дернувшись в полете, и две плети плюща, выстрелив из зеленой пасти, разорвали насекомое в клочья. Останки мотылька плавно опустились на пол, а плющ потянулся куда-то вбок, за пределы видимости Цереры. Когда его плети снова стали видны, в них была зажата книга, и Церера узнала в ней «Доброго хозяина».

Зеленый рот шевельнулся, и с его губ сорвался голос, в дурашливой напевности которого звучала злобная насмешка.

– Я слышал, как ты с кем-то разговаривала, книга, – произнес он. – Только вот с кем?

– С моими братьями и сестрами, – ответила «Добрый хозяин». – Как и всегда.

Лишь небольшая дрожь в речи книги выдавала ее страх.

– Нет уж, не так, как всегда, – отозвалось лицо из плюща. – Я хорошо знаю интонации и манеру говорить каждой из вас, настолько долго я слушал вашу болтовню. Но слышался мне и какой-то другой голос, который я не узнал. Ты хочешь сказать, что к вашему числу добавилась какая-то новая книга? Если да, то покажи ее мне! Скажи, кто принес ее и зачем.

– Ты ошибаешься, – возразила «Добрый хозяин». – На этих полках есть только то, что ты видишь перед собой, как и все эти годы.

Глаза в зелени сузились.

– По-моему, ты знаешь, что мне лучше не врать.

– Тебе-то? – отозвалась «Добрый хозяин», попытавшись произнести это с вызовом. – Но мы ведь даже не знаем, кто ты такой! Мы часто чувствуем, как ты кружишь здесь, а иногда слышим, как ты проносишься сквозь плющ, словно ветерок, но ты нам незнаком.

– О, но я-то знаком с вами, поскольку мой дух живет в каждой из вас! Вам следовало бы быть повнимательней.

«Добрый хозяин» ответила не сразу, а когда это произошло, страх вернулся. Церера подумала, что книга все-таки узнала это непонятное существо, причем видела его далеко не впервые, хоть и настойчиво отрицала это.

– Кем бы ты ни был, ты нам не нужен, – сказала «Добрый хозяин». – Здесь целое множество миров – равно как и людей, мест и идей. Нам этого вполне хватает. Большего нам не требуется.

– Еще одна ложь, – отрезало лицо из плюща. – Вам нужен читатель. Что такое книга, если ее не читают? Так я скажу тебе: ноль без палочки! Меня привлек не только тот голос. Я ощутил твое волнение, твою радость. Никакая новая книга, пусть даже самая расчудесная, не способна вызвать у тебя такие чувства. Все вы выдали себя в своем желании, чтобы вас прочли, и лишь появление человека могло его вызвать. А теперь спрашиваю еще раз: с кем это вы все тут только что разговаривали?

– Не дури, – сказала «Добрый хозяин». – Оставь нас в покое. Мы не станем пререкаться с каким-то призраком – странствующим фантомом, которому приходится одалживать листья и ветки, чтобы обрести форму!

– Как скажешь, – отозвалось зеленое лицо. Еще больше побегов плюща обвили томик, захватывая страницы и переплет и широко распахивая его. – Прощай, книга!

И «Добрый