А вот каким, по утверждению Струтинского, увидели труп Кузнецова боратинские крестьяне Спиридон Громяк и Василий Олейник, которым бандеровцы поручили его похоронить: «Во дворе у забора лежало мертвое тело неизвестного человека. Окровавленная и обгоревшая одежда говорила о принадлежности его к немецким военнослужащим. Лоб был раздроблен, оторвана кисть руки, разорвана грудь».

Внимательный читатель наверняка уже обратил внимание, что некоторые детали в первой и второй повестях не совпадают. В «Подвиге» Ян Каминский пытается уйти с кузнецовской полевой сумкой, а в «Во имя Родины» – с портфелем. Это, конечно, мелочь. Велика ли разница, с портфелем ходил Зиберт или с полевой сумкой. Хотя даже по этой разноголосице можно сделать вывод, что ни портфеля, ни сумки в предполагаемой могиле Кузнецова Струтинский и его товарищи так и не нашли. Не так уж важно, наверное, и какими были последние предсмертные слова легендарного разведчика. В первой случае Николай Владимирович заставил его произнести довольно длинную тираду на тему, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях, во втором – ограничился коротким: «Во имя Родины», сделав эти слова названием повести. Но и из этого разночтения можно заключить, что Струтинский с непосредственными очевидцами последних минут жизни Кузнецова (или человека, которого он принял за Кузнецова) не встречался и не знал, что именно говорил Николай Иванович перед смертью.

А вот с описанием трупа Кузнецова после взрыва некоторые различия между двумя повестями имеют, как мы увидим дальше, принципиальное значение. И там, и там у Кузнецова оказывается оторвана кисть правой руки и разворочена грудь. Но в «Подвиге» тяжелые раны отмечаются еще и на животе разведчика, тогда как голова будто бы пострадала незначительно: у разведчика только залито кровью «спокойное и строгое» лицо, и несколько минут он еще живет, доходя в агонии. Во второй же повести живот разведчика как будто оказывается невредим, зато повреждения лица – гораздо тяжелее, чем в «Подвиге». Однако и с раздробленным лбом Николай Иванович ухитряется прожить еще некоторое время, раз лицо его «конвульсивно вздрагивало». После того как я процитирую ниже результаты экспертизы, читатели поймут весь «черный юмор» повестей Струтинского.

В «Во имя Родины» Спиридон Громяк, один из двух крестьян, которым предстоит предать земле тело Кузнецова, говорит своему спутнику, Василию Олейнику: «Ты не смотри, Василий, что на нем мундир немецкий, – обратился к односельчанину. – Слух прошел, советских партизан погубили в хате Голубовича. Немцев эти холуи не трогают, в дружбе живут».

Василий с ним соглашается. Когда крестьяне привезли труп в урочище Кутыкы Рябого, то выяснилось, что земля скована морозом, а лома они не взяли. И Громяк предложил похоронить неизвестного в снегу, в канаве, а когда земля оттает, вернуться и зарыть в землю. Как-никак советский партизан, а не немец какой-нибудь, чтобы оставлять его на съедение лесным зверям.

То, что здесь мы имеем дело с писательской фантазией, вряд ли стоит сомневаться. Откуда, интересно, крестьяне могли узнать, что погибшие в хате Голубовича немцы на самом деле советские разведчики? Неужели командир отряда повстанцев продемонстрировал всему селу найденный у Кузнецова отчет? Струтинскому же знание крестьян о партизанской сущности погибших понадобилось для того, чтобы лишний раз заклеймить УПА как пособницу немецких оккупантов и объяснить, почему в конце концов могила оказалась на насыпи, а не в канаве. Крестьяне-де хотели потом похоронить Кузнецова надлежащим образом, а пока просто зарыли в снег, чтобы через пару недель вернуться и похоронить как следует, по-христиански. Но вернуться так и не смогли. Словом, хотели как лучше, а получилось как всегда. Потому что дальше, по уверению Струтинского, случилось вот что:

«Спустя неделю в Боратине появились гитлеровские регулярные части. Солдаты ломали крестьянские хаты, стаскивали бревна на окраину села. Они сооружали двухэшелонную оборону. Командный пункт второго эшелона сооружался в урочище Кутыкы Рябого, куда спешно сгоняли население из окружающих сел и хуторов для рытья траншей, окопов и блиндажей (блиндажи, замечу, обычно все-таки строят, а не роют. – Б. С.). К этому времени солнце и ветер сняли сильно потемневший снег. В канаве, куда врезался уступ траншеи, образовалась впадина, из которой торчала рука человека… Пожилой высокий гауптман, в пенсне, в сопровождении двух офицеров прибыл на место. Он распорядился очистить труп от снега и извлечь на поверхность. Разглядев изодранную одежду, нательное белье и носки, гауптман с негодованием воскликнул: „Это же германский офицер! Он убит, видимо, местными бандитами. Поднять взвод Ганса. Рассчитайтесь с этими скотами за смерть нашего офицера!“

Гауптман указал на хутор Залуч: „Спалить! Дотла!.. А погибшего офицера похоронить вот здесь, на возвышенности!“».

Во так будто бы и появилась могила Кузнецова на насыпи рядом с канавой. Карательная экспедиция же направилась к соседнему селу Черница. Один из жителей Залуча, отводя угрозу от родного хутора, указал, что раненые бандиты, убившие немецкого офицера, скрываются в Чернице. Там немцы обнаружили только одного раненого бойца УПА по кличке Сирый, за которым ухаживала местная девушка Стефания Колодинская. Они были убиты немецкими солдатами и похоронены на черницком кладбище.

По Струтинскому получается, что Николай Кузнецов и после смерти еще какое-то время оставался гауптманом Паулем Зибертом. Немцы похоронили его как германского офицера, погибшего от рук бандитов, и отомстили убийцам. Интересно, что украинских повстанцев одинаково именовали бандитами и советская, и немецкая сторона.

Но опять возникает слишком много вопросов. Неужели согнанные на оборонительные работы местные жители так хорошо знали немецкий, что потом смогли подробно рассказать, что именно говорил пожилой гауптман своим подчиненным? И действительно ли немецкая карательная акция была связана с обнаружением могилы в урочище Кутыкы Рябого? Ведь кого-то из солдат и офицеров вермахта могли убить и рядом с Черницей. И, строго говоря, нет никаких доказательств, что Сирый участвовал в схватке, происшедшей в хате Голубовича.

Вообще странно, что от взрыва кузнецовской гранаты, кроме самого Николая Ивановича, никто не погиб. Да и трупы Белова и Каминского подевались неизвестно куда. Ведь в обеих повестях Струтинского говорится о захоронении только одного трупа. Но не стали бы бандеровцы заставлять крестьян выдалбливать в мерзлой мартовской земле сразу три ямы. Наверняка сложили бы трупы всех трех погибших советских разведчиков в одну братскую могилу. Вот здесь, возможно, и разгадка, почему граната пощадила бойцов УПА. Ведь иначе пришлось бы еще объяснять, куда делись трупы погибших бандеровцев, а на это писательской фантазии Николая Владимировича уже не хватало. Искать же надо было в первую очередь останки Героя Советского Союза Николая Кузнецова, после появления книги Медведева и фильма «Подвиг разведчика» постепенно превращавшегося в культовую фигуру. Его боевые товарищи Иван Белов и Яна Каминский, удостоенные только орденов Отечественной войны I степени, так и не стали главными героями фильмов и книг.

Странно также, что в обеих повестях Струтинского даже по кличкам фигурируют только те члены отряда Черныгоры, кто был ранен во время инцидента в хате Голубовича. Неужели память односельчан не сохранила других имен или хотя бы кличек?