моя, — воскликнул он, — толковать про какое-то «при жизни»! — Он отнял ее у перепуганной нянечки и страстно приник к ней лицом. Она перестала плакать, и он крепко ее обхватил; что-то как будто вырвалось на поверхность из самой глубины его души, и в наступившей тишине он с минуту, спрятав голову под покрывальцем, прижимался щекой к маленькой щечке. Когда наконец он оторвался от нее, отдал ребенка няньке и огляделся по сторонам, в холле уже никого не было, кроме доктора, который повелительным жестом тут же приказал Горэм удалиться. Тони остался стоять и, встретившись глазами с доктором, мгновение спустя уловил в его взгляде нечто такое, что заставило его воскликнуть: — Как ужасно она, должно быть, больна, Рэймидж, если ей в голову пришла подобная идея!

Старый друг усадил его на диван, похлопывая по спине, успокаивая, поддерживая.

— Вы должны вынести это, мой дорогой мальчик, вы должны все это вынести. — Доктор Рэймидж запнулся. — Ваша жена очень серьезно больна.

Книга вторая

XIII

Сколько ни размышляла хозяйка Истмида, она из года в год приходила к одному и тому же выводу: если по части обивки мебели скрепя сердце приходилось признать превосходство другого дома, то стоило только подуть ветерку из ее сада, и другому дому крыть было нечем. Что касается внутреннего убранства, Тони побивал ее по всем пунктам, но, заняв позицию у себя на лужайке, она могла бросить вызов не только Баундсу, но и всему Уилверли. Именно там, на ногах, а еще чаще сидя, она по преимуществу проводила летние дни — в этом мы без сомнения убедимся при виде той цитадели, где застанем ее при следующей встрече. С мая по октябрь она пребывала на вольном воздухе — как она выражалась, на травке, — неизменно приходя в итоге этого времяпрепровождения к приятному выводу, что по сравнению с достоинствами сего места всем нововведениям, к которым так привержен ее молодой друг, грош цена. Он может обновлять свой обеденный сервиз сколько ему заблагорассудится; она торжествовала как раз потому, что ее деревья и кустарники оставались прежними. Он не мог развесить на своих стенах ничего даже близко похожего на ее лианы и гроздья; его ковры не были столь же бархатисты, сколь бархатист ее дерн. У нее было все или почти все — у нее было пространство, время и река. Ни у кого в Уилверли не было такой реки, как у нее; люди, конечно, могли сказать, что обладать рекой значит по сути обладать ничем, но она в полной мере владела всеми ее дарами. Река служила границей ее земель, украшала ее угодья и радовала взоры ее гостей; она всегда считала, что свободный доступ к реке компенсирует то, что, как говорили, она живет «не на том берегу». Не будь она «не на том берегу», у нее не было бы маленького каменного пешеходного мостика, которым она особенно гордилась, который венчал всю картину и который как-то при ней сравнили — она потом любила невзначай об этом упомянуть — с подобным сооружением в Кембридже, в прославленном районе Бэкс. Другой берег принадлежал другому дому, на него открывался вид — вид, которому она лишь в известной мере отдавала должное; так, когда схлынет первый прилив вдохновения, относимся мы к таинственным порождениям нашего собственного творческого гения. Миссис Бивер была создательницей этого вида, и другой дом был любезно приглашен к участию в нем, особенно в тех его фрагментах, какие открывались очарованному взору сквозь редкие просветы в листве аллеи, протянувшейся между двумя усадьбами. Со стороны Тони имелась калитка, которую он называл речной, но, пока из нее не выйдешь и еще сколько-то не пройдешь, нельзя было даже заподозрить, что она и правда выходит на реку. С противоположной стороны от его имения было уже совсем близко до города, а вот ее со всех сторон окружала чисто сельская местность. Она добиралась до города длинным путем через большой мост и всякий раз с приятным чувством без остановки следовала мимо красного квадратного дома доктора. Она не любила бывать у него, не любила так же сильно, как любила, когда сам он бывал в Истмиде: в первом случае она вроде как советовалась с ним, во втором же сама давала советы, что служило подтверждением ее мудрости, и ей это нравилось решительно больше. Спешу добавить, что все эти сравнительные степени и расстояния играли какую-то роль только там, где дело шло о незначительных мелочах и отношениях в очень узком кругу, но как раз такая малая шкала оценок и обеспечивала нашей доброй леди единство ее маленького мирка. Истина в том, что при сильном сжатии все элементы драмы начинают резонировать, и бывают условия, когда зрителю требуется не театральный бинокль, а скорее микроскоп.

Вероятно, никогда еще миссис Бивер так ясно не ощущала своих преимуществ или, по крайней мере, не была так довольна своим уютным окружением, как в тот прекрасный июньский день, когда мы вновь с ней встречаемся. Воплощением этой отрадной атмосферы отчасти служили чайные принадлежности, расторопно и во множестве расставленные в укромном уголке садовой лужайки; с таким хозяйством под руками она вполне могла бы, ожидая посетителей, сидеть во главе чайного заведения на какой-нибудь ярмарке. С каждой минутой вид другого дома раздражал ее все сильнее и сильнее, и она сожалела только о том, что не может, будучи связана заранее назначенным часом, нарушить собственные традиции и переместиться из этой точки куда-нибудь в другое место. Во всяком случае, дожидаясь этого часа, миссис Бивер сидела теперь в обществе большого красного ковра и большой белой скатерти, а также множества плетеных кресел и гамака, который покачивался на мягком западном ветру; пока время еще позволяло, она занималась разборкой свертков и картонных коробок, сваленных в кучу на скамейке. Один из этих свертков — нечто, замотанное в несколько слоев папиросной бумаги, — она только что впервые увидела и, сидя за чайным столиком, собиралась развернуть. В этот момент миссис Бивер почувствовала, что кто-то приближается к ней со спины; оглянувшись и увидев доктора Рэймиджа, она тут же оставила сверток в покое. Эти старые друзья за время многолетнего знакомства уже столько раз друг друга приветствовали, что обходиться без лишних формальностей постепенно вошло у них в привычку, равно как и разговор их редко начинался с каких-то сногсшибательных новостей. Но в данном случае доктор, присев, начал разговор, против обыкновения, отнюдь не с того, на чем остановился в