– Полагаете, она это заслужила?

Реакцией многих могла оказаться злоба, даже ярость.

Эрлих не дрогнул. Только сцепил пальцы, не отрывая рук от подлокотников.

– Да… бывали моменты, когда я думал именно так. Случалось, я желал ей смерти. Не из-за того, что произошло между нами, нет… Из-за того, как она обращалась с дочерью. Мистер Антонелли, что вы о ней знаете? Что вы поняли о Мэри Маргарет Флендерс? Она не была той, кого вы видели на экране. Мы были молоды, – с грустным вздохом проговорил он. – Хотя по возрасту я был старше на четыре года, иногда могло показаться, что я моложе. Я видел в ней что-то особенное, – улыбнувшись, продолжал Эрлих, и в его улыбке отразились уныние и ностальгия, – чего в ней вовсе не было. Наверное, я сам выдумал Мэриан.

Улыбка изменилась, став менее унылой. Эрлих словно прощал ошибки ее молодости.

– Не правда ли, так бывает? Увидеть в другом человеке что-то, чего мы давно ждем, придумать человека и влюбиться в свое изобретение. Боюсь, с Мэриан вышло именно так. Она была умной… О, даже блестящей… Не знаю, как точнее определить, но Мэриан обладала ясным умом, и ее интересовало все, с чем она не была знакома. Представляете: прекрасная женщина, страстно желающая знать все. Возникало чувство, что я самый главный человек в мире. – Во взгляде Эрлиха промелькнуло беспокойство. Казалось, он старался облечь мысли в точную форму. – Способность внушить другим некие ощущения… Это был природный дар и форма проявления ее разума. В присутствии Мэриан вы чувствовали собственную значимость.

Подавшись вперед, Эрлих с любопытством взглянул на меня, напряженно размышляя, не было ли в бывшей жене или в его отношении к ней чего-то, все еще не понятого до конца.

– Я никогда не видел ее фильмов, кроме самого первого, с которого ушел, не досмотрев до конца. На экране я увидел совсем другую женщину, и в то же время это было настолько близко… Зрелище лишало покоя, понимаете… Я заметил, что эффект никуда не делся. Ощущение, которое она внушала другим при непосредственном общении, исходило с киноэкрана, на котором, к слову сказать, даже не было других актеров. Это ощущение беспокоило… Нет, оно меня угнетало – не могу выразить, до какой степени угнетало. Это же кино, просто движущаяся картинка… Ее там не было, и там она не была реальной. Тем не менее я видел людей, сидевших в кинозале, видел их взгляды, прикованные к экрану. Люди смотрели на изображение Мэриан, и я, глядя на лица зрителей, понимал, что они чувствуют.

Эрлих внезапно замолчал. Взяв фотографию дочери, он повернул ко мне изображение.

– Правда, она похожа на мать?

Девочка не выглядела похожей на маму. Те же скулы и тот же превосходно очерченный овал лица, но взгляд… Взглядом она напоминала отца. Не столько разрезом глаз, который унаследовала от матери, сколько глубиной и, как бы странно это ни прозвучало применительно к столь юному созданию, светившимся во взгляде умом.

– У Мэриан никогда не было на нее времени. Точнее, времени не хватало на нас обоих. Мэриан не тратила себя на тех, кто выпадал из единственной интересовавшей ее реальности. Время, проведенное с нами, считалось истраченным впустую, как не пошедшее на пользу ее новой карьере. – Эрлих бережно вернул фотографию на место. – Мэриан давно стремилась стать актрисой и даже сделала первый шаг, самый важный… Ей оставалось учиться последний год. У нас родилась дочь. Мэриан говорила, что закончит магистратуру и станет учителем.

Мэриан уже получила роль, а я все думал, что она сделает, как намечено. Все произошло после, когда съемки закончились и она увидела себя на экране. Мэриан сразу «подсела» на кино, став в буквальном смысле зависимой от всего, что о ней говорят, что думают, и от того, какой она предстает в глазах других. Мэриан не могла пройти мимо зеркала, чтобы не остановиться. Не потому, что хотела окинуть себя мимолетным взглядом – она изучала отражение под любым возможным углом, желая знать, как предстанет перед взорами публики в той или иной ситуации.

Вскоре после выхода картины мы оказались на приеме в доме одного продюсера. Там собралась толпа народа, пришел кое-кто из знаменитостей, но казалось, что прием устроили ради нее одной. У Мэриан действительно был талант особого рода – привлекать взгляды. Она могла разговаривать с кем-нибудь, но выглядела так, словно находилась в кадре, а снимавшаяся сцена была заранее рассчитана на двоих.

Глаза Эрлиха возбужденно заблестели, он взмахнул руками.

– Сами понимаете, в комнате они были не одни. Несмотря на то что все собрались по другому поводу, казалось, что внимание публики обращали на себя только эти двое. Внимание приковывала манера держаться и то, как Мэриан двигалась, зная, что все смотрят на нее… Так идут по проходу за наградой киноакадемии – чувствуя на себе взгляды всего зала и зная, что сотни миллионов людей прилипли к экранам телевизоров. Никогда прежде не видел ее такой красивой. И понимал лучше, чем когда-либо: самое искреннее чувство к мужу – а возможно, даже первая невинная любовь – не идет ни в какое сравнение с экстазом, который испытывала Мэриан от толп безымянных поклонников.

Несколько секунд Эрлих сидел неподвижно, задумчиво глядя в стену. Мне показалось, он вовсе не осуждал Мэриан. Скорее проклинал самого себя за то, что слишком поздно уловил разницу между собственными представлениями о жизни и тем, чего жаждали окружающие, сколь бы умными они ни казались. Это могло быть своего рода избирательной слепотой – качеством, полагаю, врожденным, выросшим из неспособности осознать свое отличие от остального мира, невозможности принять собственное одиночество.

Возможно, именно этим объяснялось упорное желание Эрлиха оградить дочь от всего, что произошло с ее матерью. Кажется, единственный в целом мире он считал, будто в исключительной судьбе Мэри Маргарет Флендерс было что-то, о чем стоило жалеть.

Медленно, сложив ладони вместе, Эрлих повернулся в мою сторону. Дважды кивнув, он позволил себе улыбнуться.

– Интересное у вас лицо, мистер Антонелли. В вашем облике есть нечто располагающее к откровенному разговору. Ведь вы об этом знаете? Отчасти по этой причине вы добились успеха в своем деле? – Улыбка Эрлиха стала шире, и он немного расслабился. – Вы не задавали вопросов, но я рассказал вам почти всю правду о том, какой была Мэриан. Рассказал больше, чем когда-либо.

Казалось, Эрлих был немного смущен, будто не верил, что действительно сказал так много. Хотя, высказавшись, он явно дал выход эмоциям и испытал облегчение. Я не поверил в его слова про «всю правду». Но этот рассказ изменил наши жизни – в той степени, в какой мы оба надеялись разобраться в событиях. Изменил навсегда.

– Хотелось дать Хлое возможность жить, как все. Я не хотел, чтобы она росла среди голливудской братии. Знаете ли, мистер Антонелли, ведь это я подал на развод. Не поймите меня превратно, – быстро добавил он, – но Мэриан со временем пришла бы к тому же. Она была так увлечена своим делом, что почти не задумывалась о будущем. Когда я сказал, что все кончилось, что карьера требует от нее слишком многого, она не стала возражать. – Эрлих отвел взгляд и, кусая губы, помотал головой. – Казалось, Мэриан стало легче, как только я сообщил, что намерен оформить опеку над дочерью. Она не возражала против нашего отъезда в Европу. В день рождения и на Рождество Мэриан посылала Хлое дорогие подарки. Подарки, которые, по моему представлению, выбирал кто-то другой. Она ни разу не пришла навестить дочку. Однажды, когда Хлое было лет пять, она написала маме и получила в ответ подписанную фотографию. Так они отвечают на письма, показавшиеся забавными. За все время Мэриан написала только однажды. Короткое письмо, в котором без конца повторялось одно и то же: «Мама любит свою малышку».