— Хорошо, — я улыбаюсь улыбкой голодной гиены, — будь по-твоему, красавчик. Посмотрим, кто из нас кого не вытянет.

Лишь когда он крепко сжимает мои пальцы своими и коварно улыбается, я понимаю — меня просто развели. На слабо. Как последнюю соплячку. Ах ты ж, поганец!

— Но спать я с тобой не буду, — мстительно добавляю я в последнюю минуту, — я никогда не спала со своими партнерами. Абсолютно ни с кем.

— Какое удивительное совпадение, — Змей с верно приклеившейся к его губам бесстыжей улыбкой, удерживает мою ладонь в своей, наклоняется и целует самые кончики моих пальцев, все так же не отрывая от моего лица пристального взгляда своих гранитно-серых глаз, — я вот спал абсолютно со всеми своими партнершами. Как думаешь, кто из нас станет чьим исключением?

Да уж точно не я твоим!

К моему неудовольствию — в жар от откровенно-раздевающего взгляда Змея меня все-таки бросает. Да что такое-то! Он меня еще на танцполе раздражал. И в клубе тогда — тоже!

Ага, например, тем, что выбрал Фриду?

Я остро нуждаюсь в кляпе для внутреннего голоса. Кто знает, где такой достать?

— Кстати, ты должна мне обед, — буднично напоминает Эрик, выпуская мои пальцы на свободу, — и если вздумаешь сбежать — я тебя поймаю, посажу себе на колени и накормлю с ложечки. Попробуешь?

Ну вот еще!

Хотя, на краткий миг, мысль все-таки попробовать оказывается чрезвычайно искусительной...

Вот только нет. Так откровенно ему подыгрывать я не буду. Надо только после обеда вернуться с ним в студию — договор должен быть подписан сегодня. Если я хочу получить свободу от Назарова уже в конце этой недели, конечно.

А я хочу!

— Эрик, убери руку!

— Я читаю договор, между прочим.

— Эрик, ты не слепой и читаешь глазами, а не руками. Да и написан договор не у меня на джинсах, убери руку. Я могу отойти, чтобы тебе не мешать.

Змей делает мне сердитые глазки, но его рука с моего бедра все-таки сползает. Медленно, так, неохотно. А сам Эрик двигается ко мне еще ближе. На шажок. Как пешка.

Мы находимся в студии, в моем кабинете, и мимо моей двери в кои-то веки даже прошмыгнуть боятся. Денис Викторович изволил сказать всем, что я окучиваю важного гостя, и что мне мешать не нужно.

Ну, я его окучила, но отказываться от внезапного трепета проникшихся моим значением пока еще коллег я не буду.

— Ты все проверил? Все устраивает?

— Ну да, — Эрик морщится, а потом касается пальцами тачпада, — вот сюда впиши для меня дополнительный пункт. Только давай ты, пишу на русском я куда хуже, чем разговариваю.

— Кто тебе сказал, что ты хорошо разговариваешь на русском? — ухмыляюсь я, и Эрик переводит кипучий взгляд на мою скулу. Я буквально ощущаю, как ползут по моей коже горячие мурашки.

Твой ход, Змей, мне даже уже любопытно, что ты можешь мне сделать.

— Тебе кто-нибудь говорил, что на твои губы очень хочется кончить? — переходя на итальянский и приглушив голос, интересуется Эрик.

— Н-нет, — от удивления этим заявлением я аж заикаюсь слегка, — никто и ни разу…

— Что ж, значит, я тебе это скажу, крошка, — сладко тянет Змей, — у тебя восхитительный язычок. Такой длинный, такой дерзкий. Так приятно представлять, что именно я научу тебя им работать как следует.

— Ой ли? — я задираю бровь повыше. — Смотри зубы не сломай, красавчик. Посещение таких мастер-классов в мои планы не входит. По крайней мере, с тобой.

Лишь одна тонкая улыбочка проскальзывает по губам итальянца, а потом он делает короткое, резкое движение головой, наглухо запечатывая мне рот своими губами.

Это безумие…

Я уверена — девчонки из гримерки торчат под дверью и пытаются подслушать, что у нас тут происходит.

Я знаю, что в любой момент сюда может вломиться Назаров и устроить мне скандал за разврат на рабочем месте, но…

Не пошел бы тот Назаров? И девки его тоже...

Я где-то слышала выражение «он трахнул языком мой рот». Я слышала про «длинный язык, способный достать до гланд во время поцелуя». Мы очень любим фантазировать на эту тему. Вот только ни в одной известной мне фантазии, ни в одном пошлом любовном романчике не было ни единого описания, которое хоть как-то бы подходило поцелуям Эрика Лусито.

Он не «трахает мой рот языком», он им овладевает.  Медленно, с чувством, с тактом, с расстановкой. Так целуют не те, кто торопятся тебя затащить в постель, но те, кто стопроцентно уверен, что в этой постели ты с ним окажешься, и все твои аргументы против этого — чушь.

И нет, у меня, кажется, вообще не было варианта отказаться от этого, это отрицалось этим языком, это отрицалось самой сутью происходящего.

Вся Вселенная бы не поняла этого отказа.

Томная сладость разливается по моим венам медленно, не торопясь, полностью в ритме этого властного поцелуя. И в моих ушах начинает шуметь жаркий прибой...

Я думала, вся прелесть поцелуев заканчивается лет в двадцать, а вот нет, оказывается, и после можно целоваться глубоко, страстно и со вкусом...

Э, нет, Настена, так ты каши не сваришь. Не собираешься же ты вот так просто проигрывать этому поганцу.

Не собираюсь.

И потому без всякой жалости я впиваюсь в губу Эрика зубами. Так, чтобы искры из глаз посыпались.

— Ах ты… — Эрик отшатывается, хватаясь за место укуса, — совсем забыл, как ты любишь это делать.

— Прости, Змейчик, больно укусила? — изображаю я фальшивое сочувствие.

Он убирает руку от губ и облизывается.

— Ты стоила того, cillegina.

— Что, сейчас начнешь мне рассказывать, какая я восхитительная на вкус?

— Ну, самое вкусное в тебе я еще не пробовал.

Он еще и подмигивает мне при этом. Я ожидала досады, возмущения, раздражения, наконец, но мои надежды тщетны, он даже в ус не дует.

— Диктуй уже свое условие, — недовольно бурчу я, поворачиваясь к экрану ноутбука, — столько слов и ни одного по делу.

— О-о-о, наконец-то мы переходим к моему райдеру, — радостно стонет Эрик так, будто только этого и ждал, — мне нужна личная массажистка. Чтоб приходила ко мне утром и вечером… Рост-вес… Сама укажи, ты свои данные лучше знаешь. Цвет глаз…

— Так, — я хлопаю ладонью по столу, — давай серьезно. Потому что массажистка считает, что ты еще ни черта не заслужил и тянешь её время.

— Предлагаешь мне заслужить, а, крошка? — губы Эрика зависают у моего уха, обжигая его горячим дыханием.

— У-сло-ви-е! — чеканю я раздосадованно. — Последний шанс, Лусито. Иначе танцуй с собой сам, связываться с тобой себе дороже, судя по всему.