— В этом и нет ничего особенного. У сотен людей можно найти такой флаг, такие записи. Боже мой, уж я-то повидал!..

И правда, он видел все это очень близко, и вовсе не ребенком, а совсем недавно. Слышал, как пьяные болельщики по пути домой горланят «Кушак». С месяц назад он на уик-энд перед 12 июля съездил к брату в Файф. В Кауденбите проходил оранжистский марш. Танцзал на втором этаже паба, в котором они сидели, казалось, был до отказа заполнен участниками марша. Там без умолку грохали барабаны, особенно оглушительно бил один, огромный, под названием «ламбег», визжали флейты, орал нестройный хор. Они с братом поднялись наверх посмотреть, что там происходит, уже к концу веселья. Дюжина дешевых флейт терзала «Боже, храни королеву».

Некоторые из юнцов с энтузиазмом подпевали, лбы у всех потные, рубашки распахнуты, некоторые выбрасывали вперед руку в нацистском приветствии.

— И больше ничего? — спросил он, и Кларк молча покачала головой. — О татуировке ей что-нибудь известно?

— Она думает, что он сделал ее около года назад.

— Что ж, это само по себе интересно. Значит, что мы имеем дело не с какой-то старой бандой или ошибками юности. «SaS» — недавнее явление в его жизни. А что насчет Немо?

— Ей это ничего не говорит.

— Я побывал у Кафферти. Ему SaS явно что-то говорит. Давай посмотрим его дело, может, там что-нибудь найдется.

— Сейчас?

— Начать можно и сейчас. Кстати, помнишь открытку, которую он мне прислал? — (Кларк кивнула.) — Что на ней было?

— Изображение свиньи в свинарнике.

— А текст?

— Не было никакого текста, — ответила она.

По дороге к Пейшенс он заехал в видеопрокат и взял два фильма. Это был единственный видеопрокат поблизости, в котором он вместе с полицией нравов или Торговыми стандартами[33]не перевернул все вверх дном в поисках порнографии, сплэттеров[34]и всевозможного контрафакта. Хозяином был человек средних лет, семьянин, всегда готовый помочь, доверительно сообщить тебе, что вот та комедия особенно хороша, а вот этот приключенческий фильм может оказаться крутоват «для дам». Он никак не прокомментировал выбор Ребуса: «Терминатор-2» и «Все о Еве». Но Пейшенс не удержалась.

— Здорово, — сказала она, имея в виду совершенно противоположное.

— А что не так?

— Ты ненавидишь старые фильмы, а я ненавижу насилие.

Ребус посмотрел на кассету Шварценеггера.

— Тут даже нет пометки «18+». И кто сказал, что я не люблю старые фильмы?

— И какой у тебя любимый черно-белый фильм?

— Да их сотни.

— Назови мне хотя бы пять. Ну хорошо, три, и не говори, что «так нечестно».

Он уставился на нее. Они стояли в нескольких футах друг от друга в гостиной — Ребус с кассетами, Пейшенс со сложенными на груди руками, выпрямив спину. Она, возможно, уловила запах виски, хотя он и держал рот закрытым, а дышал через нос. Тишина стояла такая, что он слышал, как кот облизывает себя где-то за диваном.

— Мы из-за чего ссоримся? — спросил он.

Она была готова к этому.

— Мы ссоримся, как всегда, по поводу внимания. Или, скорее, полного отсутствия у тебя такового.

— «Бен Гур».[35]

— Это цветной фильм.

— Ну, тогда этот, который в суде, с Джеймсом Стюартом.[36]

Она кивнула.

— И еще этот другой — с Орсоном Уэллсом и мандолиной.

— Не мандолиной, а цитрой.[37]

— Черт! — сказал Джон Ребус, бросая кассеты и направляясь к двери.

Милли Докерти дождалась, когда Мердок уснет, и выждала еще час. В течение этого часа она размышляла над вопросами, которые им обоим задавала полиция, вспоминала хорошие и плохие времена в своей жизни. Она окликнула Мердока — ритм его дыхания не изменился. Только после этого она выскользнула из кровати и босиком пошла в спальню Билли, прикоснулась пальцами к двери. Господи, представить только, что его там нет и уже никогда не будет. Она попыталась выровнять дыхание — быстрый вдох, медленный выдох. А то будет гипервентиляция. Приступ паники — так это называется. Она многие годы страдала от этого, не зная, что она не одна такая. Что многие мучаются той же проблемой. И один из них — Билли.

Она нажала ручку и прошла в его комнату. Днем сюда приходила его мать — видно было, что ей все это не по силам. С ней пришла женщина-полицейский — та же, что и в первый раз. Мать Билли заглянула в его комнату, но потом затрясла головой.

— Нет, не могу. В другой раз.

— Если хотите, — предложила Милли, — я соберу для вас его вещи. Вам останется только их забрать.

Женщина-полицейский одобрительно кивнула на это. Что ж, это та малость… Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и села на его узкую кровать. Забавно, как на такой узкой кровати могут умещаться двое, если эти двое близки. Она снова проделала дыхательные упражнения. Быстрый вдох, медленный выдох, но ее команды самой себе напомнили ей о другом, о других временах. Быстрый вдох, медленный выдох.

— У меня есть книжка по самопомощи, — сказал ей тогда Билли. — Она у меня в комнате.

Он отправился искать для нее книгу, а она пошла за ним. Какой здесь царил порядок!

— Вот она, — сказал он и быстро повернулся к ней, не подозревая, насколько близко к нему она стоит.

— Что это такое с красной рукой? — спросила она, глядя мимо него на стену. Он дождался, когда их глаза встретились, а потом поцеловал, тычась языком в ее зубы, пока она не открыла рот.

— Билли, — сказала она теперь, ее пальцы вцепились в покрывало. Она оставалась в таком положении несколько минут, и какая-то часть ее была настороже, прислушиваясь к звукам, доносящимся из комнаты Мердока. Потом она перелезла через кровать — туда, где на стене висел вымпел «Хартс». Она пальцем отодвинула его в сторону.

Под ним к стене скотчем была приклеена компьютерная дискета. Она оставила ее здесь, надеясь отчасти, что полиция найдет ее во время обыска. Но зря надеялась. Потом, глядя, как они обыскивают комнату, она вдруг испугалась за себя и теперь уже надеялась, что они дискету не найдут. Сейчас она подсунула под дискету пальцы и отклеила ее от стены, осмотрела. Теперь эта дискета принадлежит ей, разве нет? Ее могут убить из-за этой дискеты, но она ни за что не хотела с ней расстаться. Это была часть ее памяти о нем. Она потерла большим пальцем ярлычок. Свет, проникавший с улицы сквозь грязное окно, был слишком слаб, и она не могла прочесть надпись, но все равно знала, что там.