Для истязания жены годились, конечно, и Хрипотков, и Хлынов, и другие обормоты, строившие, строившие, да так и недостроившие свой Город Солнца в Малой Речке. Но как бы не выясняли отношения Динихтисы, какие бы вопли не оглашали деревню из их дома, супруги прекрасно знали — все это несерьезно. Не стала бы спать Юлия Сергеевна с неудачниками, — для этого она себя достаточно уважала.

И Динихтис считал все более насущным — найти, наконец, настоящего любовника жены. Того, что ему гадит, сманивая ее из семьи и вселяя всякие дурацкие, ненужные его жене надежды. А главное — добиться, чтобы она не смела осуществлять то, что сам он не смог осуществить, и свела бы всю оставшуюся жизнь к пищевому и сексуальному ублаготворению Динихтиса.

Совсем плохо стало, когда подрос маленький Васюша. Юлия Сергеевна полагала, что ребенку надо получить хорошее образование. Самое хорошее, какое только возможно. С разрушением школы в Малой Речке годилось только образование в Карске, никак не ближе.

Динихтис полагал, что образование не нужно вообще, и что всему, что надо, он сына и так обучит. Так сказать, не отвлекаясь от вскапывания грядок, выращивания свиней и починки забора.

Сама мысль о том, что его сын получит приличное образование и, не дай бог, чего-то достигнет в жизни, вызывала у Динихтиса неистовство. А на подходе была еще и маленькая Аленка, и ей года через два тоже пора идти в школу, и уже очевидно было, что пойдут такие же баталии…

Трудно сказать, смогла бы Юлия Сергеевна сбежать ради самой себя. Не уверен, что нет, но очень, очень это все неясно. А вот ради детей она смогла сбежать, это вполне определенно.

— Ты меня еще не знаешь! — орал Динихтис. — Ты только сунься, я тебе всю морду расколочу! Ни в одно учреждение не сунешься, с такими-то фингалами!

Юлия Сергеевна дождалась момента, когда из Малой Речки ехала экспедиция Михалыча, и села с детьми в тот же автобус. Динихтис, разумеется, храбрее всего был наедине со своей Юлей. Набить ей морду в присутствии нескольких крепких ребят из экспедиции он не решился. Говоря попросту — струсил. И ограничился тем, что не дал ни копейки денег, не позволил взять даже свои личные вещи и наговорил в дорогу гадостей.

И остались в большом деревенском доме только он сам, Динихтис, и воспитанница жены, семиклассница Татьяна Подкидыш. Судьба Танюши была странная, потому что после развода родителей она оказалась не нужной ни маме (та сразу снова вышла замуж), ни папе (тому вообще ничего не было нужно, кроме бутылки сивухи). Танечку вырастила бабушка — мама отца, и вырастила, заботясь о чем угодно, только не об ее образовании. Кормила, лупила, заставляла работать по дому… Пожалуй, вот и все «выращивание». Бабушка считала, что после пятого класса Танюша должна пойти в доярки, и будь ее воля, так и было бы. От такой судьбы избавила Танюшу исключительно Юлия Сергеевна. Юлия Сергеевна взяла Танюшу к себе в дом и велела непременно кончать школу. Динихтис орал, что школу кончают одни придурки, а надо вскапывать грядки, варить борщи и жарить котлеты, вот это будет настоящее образование.

Танюша целых два года наблюдала все разборки и ссоры между Динихтисами и могла сделать полный вывод о сути их споров и о том, что ей делать самой. Она и сделала этот вывод, оставшись в Малой Речке, в доме Динихтиса.

Оказавшись без жены, Динихтис совершил месть столь же простую, сколь и убогую: он растлил семиклассницу Танюшу и сделал ее своей фактической женой. О Юлии Сергеевне он объявил, что эта скверная женщина плохо о нем заботилась и потому не имеет на него решительно никакого права.

Вот так все и получилось, оттуда и взялась эта юная жена Динихтиса.

И так получилось, что все эти смачные подробности рассказала Ревмире Рита Покойник, пока дамы топили баню, и пошла звать в нее мужчин. Мужчины, впрочем, сидели врозь. Хипоня быстро писал что-то в блокнот, Стекляшкин читал какой-то легкомысленный роман. Как они мылись вместе, трудно сказать — свидетелей этому не было.

Дальнейшие планы Стекляшкиных осуществились потому, что в доме Покойников последовательно появились два человека.

Одним из них был Саня Сперанский, — большой, солидный, положительный, серьезный. Он пришел вечером и обо всем договорился со Стекляшкиными, увез их в горы на своем грузовике.

Стекляшкины не должны были ехать, пока их не догонит Павел Бродов. Но и этот человек появился и вошел, наклонившись под низкой притолокой, в дом Покойников. Павел Бродов приехал назавтра, 13 августа, с самого утра, чтобы охранять Стекляшкиных и Хипоню, помогать найти клад и не позволить никому их всех обидеть.

И уже в 9 часов утра 13 августа ничто не мешало вершить великие дела.

12 августа 1999 года

Слепой не заметил бы приготовлений к путешествию. Из гаража был извлечен, помыт и отремонтирован доисторический папин «москвич». Папа целыми днями лежал под ним или ходил вокруг него, закупал канистрами бензин и запасался инструментами.

Мама закупала продукты, носилась с какими-то невероятно легкими спальниками из гагачьего пуха, с котелками из дюраля, с железной треногой, совершенно необходимой для костра. В доме появлялись литые топорики с резиновой рукояткой, охотничьи ножи, специальные лопаты для промышленного грунта; мама раздобыла даже карабин заржавленно-устрашающего вида и еще что-то в кобуре, пронесенное в спальню родителей с загадочным выражением лица.

Иру не привлекали к этим приготовлениям. Даже обсуждения шли у родителей на лету, чуть ли не в коридоре. Впрочем, на глазах у Ирины происходили не совещания, а скорее отдача приказов, и в роли штаба, конечно же — мама. Ира не сомневалась, что родители ведут и разговоры подольше, но когда ее нет в доме, или в другом месте: скорее всего, в гараже или, может быть, еще в машине.

На ее вопросительный взгляд мама отвечала фальшивой деланной улыбкой, ерошила волосы (чего Ирка терпеть не могла лет с восьми), стремительно проскальзывала мимо.

Если бы мама лучше знала дочь, она не сделала бы того, что задумала. Не будем говорить об очевидном — мама не сделала бы задуманного и в том случае, если бы любила дочь. Впрочем, любовь — редкая гостья между людьми, в том числе между детьми и родителями, и не стоит говорить о ней лишний раз. Но мама Ирку и не знала, вот в чем дело. Хуже всего именно это — не знала и никогда не пыталась узнать. Мама кормила Ирину, покупала ей колготки, блузки и юбки, по своему воспитывала: лет до 13 мама вела с Иркой беседы о вреде зазнайства, за плохие оценки ставила в угол, а случалось, и вооружалась папиным ремешком. Когда Ирина почти выросла, мама стала беседовать с ней еще и о вреде общения с мужчинами, об опасности забеременеть и уже не секла дочь, а потчевала оплеухами.

Чтобы оценить человека, имеет смысл выяснить, что думают о нем другие, и внимательно сравнить, кто именно и что именно думает. Мама же Ирины совершила крайне типичную родительскую ошибку: вообразила, что знает о дочери все… По крайней мере, все необходимое. И суждения других людей ее совсем не интересовали. В число «других», кстати, входила и сама Ирина. Мама искренне считала, что лучше Ирины знает, как она устроена, о чем она думает и что ей надо в жизни, и мнения Иры были ей совсем не интересны. А поскольку они никогда не говорили ни о чем сложнее уборки, отметок в школе и обедов, то в результате оказывалось, что даже произнося одни и те же слова, мама и дочка имели в виду совершенно различные вещи.