Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Аня, – поражённо сказал я. – Откуда ты, Аннушка?
Она принуждённо улыбнулась.
– Из кафе. Я там ждала. Надеялась попросить председателя нашей группы журналистов о помо… об одной вещи. Он обещал прийти, я по телефону заранее договорилась. И не пришёл. Да я и знала, что не придёт. Я уж уходить собиралась и вдруг увидела тебя – такого… важного… Я подумала, это судьба.
– Какой же я важный, Аня? Я ничего не понимаю. Мы же не виделись… Чуть ли не сорок лет не виделись. Аня, как ты меня узнала?
– Ну, ты не так уж переменился. А потом, я случайно знаю, что ты теперь среди начальства. Высоко взлетел…
– Анечка, стоп. Здесь холодно и неудобно. Что нам тут стоять? Пошли к нам, ещё не очень поздно, а домой тебя на машине отвезут, я позвоню в гараж. Поболтаем… Ты как? Ты в Москве? Ты про наших про кого-нибудь знаешь? Всех же разбросало кого куда…
– Погоди, – сказала она, никак не отвечая ни голосом, ни взглядом на мой внезапный и совершенно неподдельный восторг. Её шелушащийся лоб собрался морщинками. – Погоди, не гони. Я специально пошла за тобой и ждала, когда ты один останешься, потому что вдруг подведу тебя и твою молодёжь под монастырь. Может, ты и общаться со мной теперь не захочешь. И уж всяко мне, наверное, нельзя к тебе домой, а тебе нельзя ко мне, я же теперь чеэсвээр.
Падение с высот бурлящего веселья и благородной грусти было столь внезапным, что я, даже приложившись всем телом, не сразу опомнился.
– Что?
– Член семьи врага народа, – пояснила она, и вдруг её голос напомнил мне тот, давнишний, когда она вот так же снисходительно и почти с презрением поясняла мне то, что вообще-то должны назубок знать все. – Веню вот уже полторы недели как взяли. Без объяснений, и ни от кого не могу добиться ни слова…
Я сглотнул.
Улицы совсем опустели. Ни людей, ни машин.
Опять истошно зазвенел, разухабисто выворачивая на набережную, сверкающий слепыми от инея окнами трамвай.
– Кто такой Веня?
– Мой муж. Вениамин Шпиц, журналист. Ты, наверное, не знаешь.
Как ни странно, но на сей раз я знал. Попадалось несколько статей, и я запомнил, потому что мне, как и с Блоком, показалась смешной фамилия.
– Так, – сказал я. – Ну, говори, говори.
– А что тут говорить? – Она кривовато усмехнулась. – Всё как у всех. Но когда я тебя увидела, я подумала… Может, ты… ну… можешь как-то помочь?
Запинаясь, она выдавила сокровенное и умолкла. Потом ей, наверное, показалось, что она перегнула палку и запросила слишком много сразу.
– Ну, хотя бы узнать, что с ним, из-за чего всё это…
– Хорошо, – не колеблясь, сказал я. – Я попытаюсь. Я, как ты понимаешь, не свят дух, но попытаюсь. Но… Аня. Мы так давно… Я не знаю… Как ты живёшь?
– Как всегда.
– Но ведь всё так изменилось.
– Я не заметила. Мы все в этой стране всегда как подопытные мышки. Один тест на сообразительность закончился, начался другой. Убрали лабиринт с ломтиком сала посредине, поставили кормушку с педалькой, педальку надо нажать лапкой два раза, и кормушка откроется. А мышки… Мышки остались те же самые.
– Ты биолог?
– Я чеэсвээр, – ожесточённо сказала она.
Я глубоко вздохнул.
– Ну, про сейчас я понял, но… До этих полутора недель ведь тоже было много всего?
Мало-помалу я отходил от шока внезапной встречи, внезапного обрушения из одной жизни в иную, и воспоминания неторопливой чередой начали проявляться в памяти, как на листах фотобумаги.
– Ну конечно, мы как выпускной отгуляли, так с тех пор и не виделись. Это же конец мая был, как раз после Цусимы. Всё в цвету… Ты в белом фартучке, с бантами… Помнишь, вы кричали: ура микадо! Царю конец!
– А ты не кричал, – сказала она.
– Ты помнишь? – Я готов был её расцеловать за это. – Помнишь? Знаешь, я хотел… Чтобы как все. Но у меня язык не повернулся.
– Зато теперь ты при делах, – сухо сказала она. – Под новым царём устроился.
Чёрная неподвижная Москва стыла и дыбилась вокруг нас, делая вид, что беззаботно засыпает, и серебрилась непорочным инеем, бодро дышала морозом, светила разноцветными окнами – а моя школьная Аня была чеэсвээр, и ненавидела меня за это, и просила у меня помощи.
– Хорошо, – сказал я. – Попробую. Как мне тебя найти?
– Ты обещал?
– Я обещал.
Она попятилась от меня – точно отшатнулась. И уже тогда сказала:
– Проще простого. Спроси адрес в НКВД.
И почти бегом бросилась прочь по будто вымершей улице, которая ещё десять минут назад казалась мне уютной и безмятежной, даже какой-то предпраздничной. И ведь правда, скоро Новый год. А что людей нет – так все уже дома, с семьями, чаи гоняют, читают детям книжки вслух, целуются, выпивают; суббота ж… Полы жёваной, плешивой шубки мотались из стороны в сторону, словно подгоняя шлепками её беспомощные, худые ноги, петляющие каблуками в воздухе.
Перед тем как завернуть за угол, она остановилась так резко, что поскользнулась и едва не упала. Кругом, сколько хватал глаз, так и не появилось ни души, и она могла себе позволить говорить с расстояния трёх десятков шагов, будто стояла рядом. Вполоборота глядя на меня, громко спросила:
– Ты ведь был в меня влюблён?
– Да! – крикнул я, нелепо надеясь, что хотя бы это повалит стенку, которую жизнь вбила между нами.
Она мгновение постояла, глядя на меня, как встарь, свысока. Потом вдруг чуть развела руками: дескать, ну, не обессудь, сам дурак.
Я вернулся домой позже Серёжки. Честно говоря, я уже боялся, что они легли спать, и потому на всякий случай не стал звонить, а беззвучно, аккуратно открыл дверь ключом. И успел услышать, как Маша на кухне пытает Серёжку:
– А как же ты папу одного отпустил?
Сын в ответ лишь бубнил неразборчиво – видимо, пока ехал домой, проголодался и сейчас добирал то, чего не хватило у писателей.
– А Надю ты до дому проводил? А папа от вас сразу ушёл и ты её провожал без него? Или вы вместе её проводили? А кто ещё был? А он сам ушёл, сам не захотел с вами дальше гулять?
– А вот и я, – громко сказал я, – ваш кормилец и повелитель. Сыт, пьян, и нос в табаке.
Допрос сразу прекратился. Они оба вышли ко мне к коридор; Серёжка ещё продолжал что-то торопливо дожёвывать. Не сговариваясь, сказали почти хором:
– А мы уж начали волноваться.
Назавтра мне повезло. На последних минутах обеденного перерыва я, возвращаясь из столовой, приметил на лестнице выше себя широкий, лоснящийся на спине пиджак Лаврентия и в три прыжка догнал нового главу спецслужб.
– Пламенный партийный, – сказал я.