И вдруг она видит среди поздравителей своего Миллюзимо! Несчастный покинутый обожатель! Впрочем, кто кого покинул — понять трудно… Княжна вырывает свою руку из руки царя и подаёт её для поцелуя австрийцу… На лице её — буря противоречивых чувств, глаза сверкают, она краснеет, как пунцовая роза. Царь тоже вспыхнул, он всё понял и… обратил взор свой к Ивану Долгорукому. И умный фаворит, не желавший принимать участия в этом фарсе, в этом обмане, быстро подошёл к Петру, подал ему руку. Император бросил невесте что-то резкое, стал похож на деда своего в гневе — и демонстративно вышел из залы вместе с князем Иваном, даже не оглянувшись на Екатерину.

Княжна осталась сидеть рядом с опустевшим троном. В глазах её были слёзы, при всей своей гордости ей не удалось скрыть смятения, даже страха…

Поступок императора, конечно, был опрометчив. Что делать? Он был так молод! Он поступил как мужчина, джентльмен, но всё равно — не воспылала к нему любовью княжна, а он не вынес того, что она поставила его в унизительное положение. И убежал сгоряча… Да и все его поступки с той минуты, кажется, были опрометчивы… Вот что наделала эта княжна… Ах, май дарлинг! Истинные государи этого мира — женщины, всё от них… А ещё — не может человек сделать и шага вспять, если он у власти. Там всё всем видно — как на сцене шекспировского театра. Великий Вильям прекрасно знал нравы королей, оттого у него столько смертей: близко к трону — близко к смерти… были тёмные, густые, волнистые волосы, а Пелагея, которая умножила своё куаферское мастерство у Брюса, сотворила на спине её водопад из волос, а в локоны вкруг лица вплела жемчуга.

Но не могла служанка изобразить на лице княжны соответствующее жданному дню помолвки счастливое выражение. Так же, как у царя, было оно холодное, а в некоторые мгновенья проскальзывало что-то мрачное и зловещее.

И правда: в час уличного шествия августейшей пары случилась беда. Народ увидел это, передавал из уст в уста, и кто-то записал тот рассказ:

«Молодой, умный, по привязанности к русским много обещавший, император Пётр II по вступлении на престол переехал в Москву на житьё и имел пребывание в сем дворце. Обширные к нему ворота с площади украшены были приличными аллегорическими изображениями, а наверху поставлен был превеликий двуглавый орёл с тяжёлою короною… Молодой государь вознамерился вступить в брак с княжною Екатериною Алексеевною, дочерью князя Алексея Григорьевича Долгорукого. В назначенный для торжественного обручения день за невестою и её родными отправлены, по воле императора, богатые придворные экипажи. Лишь только в восемь лошадей, запряжённых с шорами на глазах, карета с невестой на двор в ворота проехала, вслед за ней огромный орёл с короною с великим треском обрушился, так что последующие экипажи принуждены были на некоторое время остановиться. Многочисленная чернь приняла сей случай за дурное предзнаменование и единогласно закричала, что свадьбе не быть… что вскоре и последовало».

Это была помолвка князя Ивана Долгорукого и графини Наташи Шереметевой. И не в Лефортове, а на Воздвиженке.

…Дни стояли ясные, морозные, было Рождество. Солнце играло, как на Масленицу, земля укутана сверкающими снегами, пышными, как взбитые сливки. Шереметевский дом на Воздвиженке залит огнями — горели тысячи свечей. Мало того, и сам переулок освещён смоляными бочками, факелами. Подъезжают экипажи, сани, сотни карет, в переулке близ Кремля тесно…

В дальней комнате девушки наряжают невесту. По старинному обычаю полагалось ей рвать волосы, плакать, но Наталья весела, и не потому, что Пётр I наложил запрет на сей обычай, а потому что в радость ей это событие.

Уже встречают в зале гостей. Невеста в белом платье с голубыми отсветами, с жемчугом на шее, в маленьком парике с висячими жемчужинами надо лбом. Жених — в мундире серебряного шитья, в парике, выписанном из Парижа; он бледен, она — как маков цвет…

В кресле с резными орлами на спинке восседает Марья Ивановна, рядом с ней сундучок, в который она складывает подарки. Чего там только нет! Кольца и жемчуга, серьги и бисерные вещицы, футляры для духов, часы, табакерки и даже готовальня — европейское новшество!

Дядя Владимир Петрович по нездоровью своему не присутствует, и за старшего от Шереметевых — Пётр Борисович. Никто не сравнится с ним в любезности и обходительности. «Истинный граф, истинный сын своего отца!» — говорят о нём. Рядом второй брат — Сергей, который старается брать пример со старшего, но это ему плохо удаётся, ибо не может он скрыть грусть от расставания с любимой сестрицей.

В залу вошёл император — ладный, стройный, в мундире золотого шитья, рядом с невестой княжной Долгорукой. Она одаривает всех небрежными кивками, холодными улыбками извилистых губ, не может скрыть удовольствия от общего внимания. Государь же словно на что-то досадует…

Цесаревна Елизавета в сверкающем вечерним небом платье — воплощение доброжелательства, весёлости, русской красоты. Сродница её Анна Леопольдовна, напротив, держится чрезмерно просто, одета небрежно…

Долгорукие, как всегда, вместе. Алексей Григорьевич горделиво оглядывается, более внимания обращая на царскую невесту, свою дочь, чем на новобрачных. Впрочем, он доволен и Иваном — Шереметева умна, хороша собой, с характером, а Ивану, как коню, нужны железные шенкеля и плёточка.

Марья Ивановна еле держится на ногах, однако переходит из комнаты в комнату, не спуская умилённых глаз с жениха и невесты, всё примечает, во всём находит особые знаки, худые или добрые приметы. Архиерей широко перекрестил молодых — это славно. Жених подарил кольцо с жемчугами и гранатами — напрасно, жемчуг к слезам, ещё хуже — что уронил кольцо, и какое кольцо! Подарок фельдмаршала. Мол, пусть жениху подарит, когда вырастет, камень смарагд называется, он счастье приносит…

До глубокой ночи продолжается торжественная церемония на Воздвиженке. В полночь отъезжающие кареты, экипажи, сани, коляски запрудили переулок — ни пройти ни проехать. В чёрном воздухе вспыхивают фейерверки, горят смоляные бочки, рассыпаются красные брызги — светло как днём! А с неба льётся слабый свет звёзд, сияние Млечного Пути, столь же таинственное и неведомое, как будущее жениха и невесты…

Князь Иван сдержан, молчалив, бокалы с вином лишь пригубливал, беседы вёл умные, толковые, даже пробовал играть на скрипке. С невестой держался на расстоянии. В мыслях-то, в сердце своём в объятиях её стискивал, ласкал, а в жизни только пальчиков холодных касался…

Свадьбу решили играть 19 января. И не только потому, что за день до того Наталье исполнялось шестнадцать лет, но оттого, что на тот же день назначена государева свадьба, а двойные свадьбы, известно, к счастью.

Три праздничных дня пролетели быстро, и Долгорукий вновь вернулся в лефортовский дворец. А Наталье пришло время навещать своих сродников. В первую очередь дядю Владимира Петровича, который по нездоровью своему отсутствовал в день помолвки. Отправилась она туда с младшим братом Сергеем.

Дядя был уже на своих ногах, сердечная боль отпустила — и бурно выражал радость. На столе лежала простая еда: холодная говядина, капуста, квас, любимое дядино желе из клюквы. Он потребовал подробного отчета, как прошёл сговор, и Наташа охотно о том поведала (а потом описала в своих «Своеручных записках»):