– Я вела себя… не лучшим образом. Прости. Не исключено, что я совсем чуть-чуть тебе завидовала. – Я на пару сантиметров расставляю большой и указательный палец.

– Скорее вот так. – Он берет мою руку и расставляет пальцы шире. Его кожа мягко касается моей, несмотря на то что его рука гораздо крупнее. – Но со мной, наверное, непросто поладить. Ты хороша в своем деле. Я так подумал с самого начала.

Комплимент кружит подвыпившую голову и вытягивает наружу еще один страх.

– А что, если у нас не получится? – тихо спрашиваю я.

Он подъезжает на стуле ближе, оказавшись прямо передо мной. На сей раз от него пахнет не шалфеем и океаном, а чем-то лесным. Землистым. И… даже более опьяняющим?

Вызовите мне «Скорую».

Он кладет ладони на ручки моего кресла, так что я могу рассмотреть его предплечья во всех деталях. Когда он хватается за ручки, мускулы его рук напрягаются, и мне приходится с силой оторвать взгляд и перевести на его лицо – а это, может быть, еще более опасно.

Я запомнила его кривую улыбку и ямочку на левой стороне, но никогда не обращала внимания на то, какой у него прелестный рот – нижняя губа едва заметно толще верхней.

«Ты хороша в своем деле».

– Получится, – говорит он, подражая мягкости моего тона. – Не зря же я сыграл Кёрли Маклейна в школьной постановке «Оклахомы!»[18].

– Ты не говорил мне, что играл в театре. – Я пытаюсь представить его в ковбойской шляпе – что угодно, лишь бы не представлять вкус его губ. Его колени прямо у края моего кресла – не подбери я под себя ноги, оказалась бы прямо на них.

– Нет, потому что другие дети меня ненавидели. Прослушивание прошло на ура, но у меня всегда был ужасный страх сцены. Перед выступлениями со мной каждый вечер случались панические атаки.

Нелишне было бы это упомянуть прежде, чем я согласилась вести с ним передачу в прямом эфире. Это просто не укладывается у меня в голове. На работе он всегда был уверен в себе, за исключением долгой паузы на «Звуках Пьюджет».

– У тебя ужасный страх сцены, – повторяю я, пока пиво плещется у меня в животе. – И тем не менее ты хочешь вести радиошоу?

Он качает головой.

– Это другое. Здесь нет публики – по крайней мере, видимой. Я спокойно веду себя перед небольшими группами, но когда людей больше десяти, легкие внезапно дают сбой. Во время шоу Паломы я как бы говорил только с ней. – Он отталкивается ногами от моего кресла, образуя между нами дистанцию в полметра. Я прерывисто выдыхаю. Дистанция. Да. Она-то нам и нужна. – А ты, должно быть, совсем ничего не весишь. У тебя покраснело лицо.

Я вскидываю руки, чтобы прикрыться.

– Э-э-э-э-э-э, пойду-ка налью себе воды. Со мной так всегда. Уж простите, не у всех рост метр восемьдесят!

– Метр девяносто.

– Господи.

Я иду в комнату отдыха и с удивлением понимаю, что он следует за мной. Зайдя внутрь, я щелкаю одним из четырех выключателей.

Я не могу достать до верхней полки; он легко хватает стакан и вручает его мне, хвастаясь одной из самых завидных суперсил двухметровых людей. Я бормочу «спасибо», пока наполняю стакан водой из кулера.

– Мы так и не решили, почему расстались, – говорит он, прислоняясь к стойке напротив.

– Может, не стоит мудрить? Нам было слишком сложно встречаться и работать вместе.

– Это скучно, – говорит он. Как уместно, что мы не можем прийти к согласию. – Может быть, ты испугалась моей необузданной сексуальной энергии?

Я едва не давлюсь, когда отпиваю воду – настолько неожиданно это от него слышать.

Но как бы не так – я тоже могу играть в эти игры, особенно теперь, после алкоголя.

– А может быть, у тебя не получалось довести меня до оргазма?

– С этим у меня еще никогда проблем не было, – нисколько не смутившись, говорит он.

Оказавшись с ним наедине в этом затемненном помещении, я по-настоящему осознаю, насколько мала комната отдыха. Не стоило ему идти сюда за мной. Я бы взобралась на стойку и сама схватила стакан – коротышки отлично лазают по стойкам.

Но тогда бы он не стоял здесь, приняв одну из десяти своих самых бесячьих поз, уставившись на меня из-под поистине безупречных ресниц.

Алкоголь затуманил мой разум.

– То есть… по части секса у нас все было как следует, да?

Уголок его рта взлетает вверх.

– Может быть, у нас вообще не было секса.

Тут происходит нечто ужасное: я издаю совершенно нечеловеческий звук – фыркаю, смеюсь и сглатываю одновременно. Я отступаю, пока не ударяюсь лопатками о стену.

– Ты решила, что я по умолчанию со всеми сплю? – говорит он. – Неужели выдуманного меня было настолько легко затащить в постель?

– Боже мой, нет-нет-нет, – говорю я. – Просто… если бы мы встречались три месяца, то, наверное… То есть, может быть, и нет, но…

Теперь он улыбается во все тридцать два зуба, забавляясь моим бессвязным лепетом. Я подношу стакан воды к лицу, чтобы спрятаться. Свитер остался на рабочем столе, но мне жарко даже в тонкой черной футболке. Он как двухметровая тепловая пушка.

– Шай, – говорит он низким голосом, дразня меня. Он медленно подходит и отнимает стакан воды от моего лица, держа его на одном уровне с моим плечом. – Я польщен, правда.

Затем он аккуратно, аккуратно касается моей щеки холодным ободком стакана. Маленькое дружеское касание, из-за которого у меня случается сердечный приступ. Он убирает его, и я дотрагиваюсь пальцами до холодного следа на щеке.

Его взгляд такой пристальный, что мне на мгновение приходится закрыть глаза. Первая мысль – отойти, создать между нами дистанцию, но когда я пробую это сделать, то вспоминаю, что уперлась в стену. Не знаю, куда смотреть. Обычно я ему по грудь, но он ссутулился, и в полутьме изгиб его плеч такой мягкий. Он настолько близко, что, захотев, я могла бы до него дотронуться. Я наблюдаю за тем, как вздымается и опускается его грудь. Это безопасно. Во всяком случае, безопаснее, чем зрительный контакт.

«С этим у меня еще никогда проблем не было».

– Это хорошо, потому что сейчас мне как никогда хочется, чтобы пол разверзся и меня засосало в Адову пасть[19].