– Да мало ли где задержался, – пробасила Петрова, – с приятелями, с девушкой.

– А о матери можно забыть…

– Слишком вы его опекаете, ему уже, наверно, за тридцать?

– Тридцать четыре.

– И все неженат… – вздохнула Петрова. – Очень уж он у вас скромный.

Пожилая женщина ничего не ответила, только тяжело вздохнула и легла, положив руку на сердце.

– Мама? – раздался в дверях тихий глуховатый голос. В дверях стоял сутулый мужчина в очках.

– Она уж вас ждет не дождется.

Софья Николаевна продолжала лежать с закрытыми глазами.

– Мама? – встревоженно повторил Глеб, склонившись над матерью. – Тебе плохо? Веки больной слабо дрогнули.

– Я уж думала, ты не придешь… – еле слышно прошептала она, и уже чуть громче:

– Ты принес мне шерстяные носки?

– Принес. – Глеб торопливо начал выкладывать из сумки на тумбочку сыр, масло, баночку красной икры, гранаты, яблоки и наконец извлек серые шерстяные носки.

– Глебушка, не эти, – с упреком сказала мать. – Я же просила синие.

– Прости, я нашел только серые.

– Ох уж эти дети, – вздохнула Софья Николаевна. – Ну ладно. Газеты принес?

– Да, конечно, – кивнул Глеб. – Вот «Невское время», «Петербургский вестник», «Эхо».

Мать села на кровати, с интересом глядя на прессу.

– Вот этого не надо. Желтая газетенка, – категорично заявила она. – А где «Итоги»?

– Прости, не нашел.

– В следующий раз обязательно найди. Ты же знаешь, для меня своевременная информация – лучшее лекарство.

– Что говорит врач? – спросил Глеб, присаживаясь у кровати.

– Сделали сегодня еще одну кардиограмму, – мать сунула ноги в тапочки,пойдем поговорим в холле.

В семь часов посетители ушли. Софья Николаевна деловито разложила принесенное по полкам тумбочки и погрузилась в чтение. Тем временем все остальные обитательницы четвертой палаты кардиологического отделения стали обсуждать более животрепещущие события, происшедшие в американском городке Санта-Барбара.

Мнения разделились. Одна половина больных твердо держалась мнения, что самым обаятельным остается Мейсон, другие высказывались в пользу Круза. Софья Николаевна не принимала участия в беседе. Она единственная из шестнадцати временно прописанных в палате не имела собственного мнения по этому поводу, поскольку не знала, чем Круз отличается от Мейсона.

Дверь в палату распахнулась, и вошла дежурная медсестра. Она раздала всем градусники, затем грозно сказала:

– Петрова! Завтра утром кардиограмма.

Дверь захлопнулась. Больная Пуришкевич сунула градусник под мышку и взяла с тумбочки газету.

«Хорошо, Глеб принес свежее „Невское время“, – подумала она, – а то тут с ними одичаешь».

Она погрузилась в чтение статьи «А были ли выборы» о результатах поистине постыдных. За три дня на пункты голосования пришло семнадцать процентов избирателей!

Но сосредоточиться на чтении было трудно. Потому что в четвертой палате затронули тему, животрепещущую для каждой российской женщины.

– А Бари Алибасов говорил так; «Сначала моя ежедневная норма составляла сто граммов водки в день, – вещала Петрова, уже переставшая умирать, – потом я дошел до двух литров». – Она сделала многозначительную паузу.

– Это же четыре бутылки! – воскликнул тонкий голосок. – Никаких денег не хватит.

– Да он лопатой загребает!

– Да при чем тут деньги? Здоровье-то как они гробят!

– Так вот, – продолжала Петрова, – а потом, говорит, я понял, что хватит, стал снижать норму и дошел обратно до ста граммов в день.

– Ну так это Бари Алибасов, – сказал кто-то, – у него сила воли. А наши мужики? Скажи им снижать дозу!

– А как вы думаете? – спросила женщина, о которой было известно, что она прапорщик. – Его брак с Федосеевой-Шукшиной настоящий или фиктивный? Говорят, они, как Пугачева с Киркоровым, поженились просто в рекламных целях. Ведь она его старше, и такая… Он ведь любую манекенщицу мог взять.

– Просто Бари Алибасов толковый мужик, – ответил тонкий голосок. – Ему нужна умная женщина.

Софья Николаевна едва дождалась, когда сестра вернется за градусниками, и сразу после этого вышла в холл, где стоял телевизор. По пятому каналу заканчивались новости. Зрителей было немного – большинство больничных обитателей ими не интересовались.

– В заключение прослушайте объявление по просьбе органов внутренних дел, – заговорила дикторша казенным языком. – «Вниманию пассажиров электропоезда Гдов-Санкт-Петербург, прибывшего в Петербург двадцать второго октября в двадцать три тридцать семь! Всех, кто следовал по перегону семьдесят третий километр – Школьная в двух хвостовых вагонах, убедительно просим позвонить по телефону…» – Внизу появилась бегущая строка, повторявшая номер телефона.

– У нас как раз дача в Школьной, – сказала, обращаясь к соседке, Софья Николаевна. – Сын только что привез оттуда яблоки. Сказал, вроде все спокойно.

Неужели опять грабят дачи?

– Не говорите, – отозвалась пожилая женщина из соседней палаты. – Мы тоже в Орехове так страдали от этих грабежей. Главное, не столько возьмут, сколько напакостят.

Новости кончились, начался какой-то боевик. Такие фильмы Софья Николаевна не смотрела принципиально, а потому пошла на сестринский пост позвонить: по ее расчетам, Глеб уже добрался до дома.

– Глеб? – сказала она, услышав на другом конце провода голос сына. – Как ты доехал? Все в порядке? Нет, мне стало немного лучше. Но врач сказал, категорически нельзя волноваться. Да, я только что смотрела новости. Ты какого числа ездил к нам в Школьную? В среду? Это двадцать второе. По телевизору просили позвонить всех, кто ехал на гдовской электричке. Я считаю, ты тоже должен позвонить.

– Мама, – раздался на том конце провода глуховатый голос Глеба, – завтра я собирался в «Публичку». И телефона я не знаю, куда звонить.

– А ты позвони в милицию, – настаивала мать. – Тебе сообщат.

– Нет уж, это слишком сложно, – наотрез отказался Глеб.

Мать вздохнула. Она хорошо знала, что ее мягкий и спокойный сын подчиняется только до определенных пределов. Но если он чего-то решительно не хочет делать, заставить его невозможно. В глубине его покладистой души находился кремень.

– Ну как хочешь… Хотя я предпочла бы, чтобы твоя жизненная позиция была более активной. Ну ладно, ладно. До свидания, жду тебя во вторник.

Она вернулась к телевизору. Зрителей заметно прибавилось – по первой программе началась «Любовь с первого взгляда»…