убрал оружие, выпрямился во весь рост и растянул губы в дружелюбном, как ему показалось, оскале:

– Ложная тревога. Это башка того ублюдка, что дурил тебе мозги. Ложись спать, я покараулю.

Худя не стал отнекиваться. За время ночного бдения он порядком утомился и был не прочь прикорнуть на часок-другой.

Кастет растолкал приятеля, когда ночная мгла за окном уступила место серой хмари предрассветных сумерек. Не открывая глаз, Худя, словно сомнамбула, уселся на полу, по-турецки сложив ноги, звучно зевнул и поинтересовался:

– Который час?

– А чего ты у меня спрашиваешь? Ты ж забрал мой ПДА. Забыл, что ли?

Худя пробормотал что-то невнятное. Голова склонилась набок, нижняя губа отвисла. Похоже, он снова заснул, но Кастет этого не видел. Сидя на корточках в светлом круге от излучающих волны живительного тепла трескучих языков пламени, он готовил завтрак на скорую руку. Вскрыл ножом банку тушенки, придвинул ближе к огню, чтобы жир растопился. Потом достал из своих запасов замотанную в чистую тряпицу краюху ржаного хлеба, положил на рюкзак друга и трепетно, словно внутри находилось бесценное сокровище, развернул края материи. Нарезал хлеб крупными ломтями, подобрал с холстинки упавшие во время резки кусочки пористого мякиша, сунул в рот и только после этого глянул в сторону Худи.

Тот как будто ждал, когда напарник посмотрит на него, всхрапнул и причмокнул губами.

– Во дает! – Кастет выпрямился, упираясь ладонями в колени. С хрустом в суставах потянулся, шагнул к напарнику и энергично потряс за плечо: – Хорош дрыхнуть, завтрак проспишь.

– А?! Что?! – Худя вскинул голову, захлопал глазами спросонок и снова задал тот же вопрос: – Который час?

Кастет пожал плечами и ляпнул наобум:

– Пять утра. Самое время жрать и топать отсюда. Зуб даю: босс скоро позвонит и спросит, как продвигаются поиски. Отчитываться перед ним ты будешь, он чаще всего с тобой говорит, но слушать его вопли мне тоже придется, а я не люблю, когда он нас материт почем зря. Тебе, может, и по фиг на его ругань, а у меня душа ранимая. Мне каждый его матюг как нож в сердце.

– Ладно, не бубни. Чего разворчался, как старый дед? – Худя потер ладонями слегка опухшее от недосыпа лицо, похлопал себя по щекам. – Сам знаешь, какая ночь выдалась. Немудрено, что я толком не выспался. Ща, все будет лючики. – Он встал, сделал с десяток энергичных махов руками, столько же наклонов в стороны и приседаний. Кровь быстрее побежала по организму. На щеках появился румянец, глазам вернулся прежний холодный блеск. Худя выдохнул и подсел к костру. – Ну вот, я снова весел, бодр и полон сил. Что у нас есть поесть?

– Тушенка и хлеб.

– Не густо. Эх, я бы сейчас от порции пшеничной каши не отказался, – мечтательно сказал Худя, вытаскивая нож из нагрудных ножен. – А потом бы намазал маслом поджаренный гренок, – он провел клинком по раскрытой ладони взад-вперед, будто действительно размазывал масло, – сверху положил бы каплюшку вишневого джема и схрумкал бы это с огромным удовольствием, потягивая маленькими глотками ароматный кофе из крохотной чашечки.

– Блин, у меня аж слюнки потекли. – Кастет облизнулся и причмокнул. – Я такое же хочу, только мне надо не одну тарелку каши, а две и три… нет, четыре гренка, и кофе не маленькую чашечку, а большую кружку.

– Я не понял, ты щас заказ делаешь или что? У нас тут, ваще-то, не ресторан. Жри, что дают, и не выпендривайся. Только все настроение испортил, – процедил Худя сквозь зубы, взял хлеб и, подцепив кончиком ножа кусок тушеного мяса из жестянки, положил его на ломоть.

Кастет набрал воздуху в грудь, собираясь сказать, что не он первый начал эти гастрономические фантазии и нечего на нем срываться, если Худя встал не с той ноги, но его опередил сигнал ПДА.

Худя положил бутерброд на тряпицу, поддернул рукав и глянул на экран устройства.

– Оба-на! Клиент нашелся. Наверное, того-этого, вылез из бункера. – Тремя касаниями пальца он увеличил изображение в том месте карты, где мерцал синий кружок с фигуркой человека внутри. – Ща снимок экрана сделаю. – Он опять потыкал пальцем. Раздался щелкающий звук, как будто сработал затвор фотокамеры. – Готово! Теперь мы знаем, где его искать.

– И где?

– Судя по всему, на аэродроме.

– Далеко отсюда?

Худя снова потыкал пальцем в наладонник, уменьшая масштаб, прищурил правый глаз, видимо, считая в уме, и выдал результат:

– Километрах в двадцати на северо-восток.

– Ешь быстрее и потопали, пока этот хрен опять с экрана не пропал. – Кастет чуть ли не целиком запихал кусок хлеба в рот и устрашающе задвигал массивными челюстями.

Худя взял бутерброд, откусил небольшой кусочек, прожевал не торопясь и сказал:

– Да ты не кипешуй. Никуда он теперь от нас не денется

Словно в насмешку над его уверенностью, ПДА снова пискнул, на этот раз оповещая о пропаже сигнала.

Кастет закончил жевать и шумно проглотил перемолотый в кашицу хлеб с тушенкой.

– Что там?

– Ничего. Сигнал пропал, – флегматично ответил Худя, снова откусил от бутерброда и равномерно задвигал челюстью.

– Как пропал?

– Элементарно. Как сигнал пропадает? Что-то мешает его прохождению.

– А что мешает?

Худя цокнул языком, закатив глаза к потолку. И хотя внутри него все так и бурлило, он не стал орать, а терпеливо объяснил:

– Клиент, как я полагаю, выбрался из бункера по нужде, сделал дела и вернулся обратно. Да, сигнал пропал, но он теперь нам не нужен, ведь мы узнали две важные вещи: первая – клиент жив, и вторая – где он, сука такая, прячется от нас. Еще вопросы есть?

Кастет помотал головой.

– Спасибо, успокоил, а то я переживал, что мы задание босса не выполним.

– А ты не переживай, а пережевывай, – хмыкнул Худя и самодовольно сказал: – Всегда держись рядом со мной, не пропадешь. – Он запихнул остатки бутерброда в рот и невнятно пробубнил: – Тавай, тоетывай, фобиай манатки и пойтем. Ефли ффе путем, бливэ к веферу бутем на мефте.

Худя верно определил конечную точку маршрута. Моргенштейн действительно находился на аэродроме, но не прятался в бункере и никуда из него не выходил. Он, если честно, и ходить-то не мог. Арахна превратила его в инкубатор для своего потомства и оставила медленно умирать в плотном коконе из паутины[2].

Вживленный под кожу в основании черепа микропередатчик исправно посылал сигнал, но тот блокировался толстым слоем белых густо переплетенных нитей. Поэтому напарники и не могли его засечь до той поры, пока одна любопытная пучеглазка не забрела на аэродром в поисках пищи. Она заметила в предрассветных сумерках сильно вытянутую в длину непонятную штуковину. Цокая копытами по бетону взлетной полосы, подковыляла к необычному предмету и замерла в недоумении, негромко похрюкивая и дико вращая двумя глазами в разные стороны. Третий ее глаз, самый маленький по размеру, слепо пялился в одну точку.

Никогда ранее мутосвинья не