— Но не сейчас?

Поколебавшись, он ответил:

—Я также был знаком с Мари Вечерой. Она отчаянно мечтала, чтобы ее представили Рудольфу. Она обожала его издали — так, как обожают любимого актера.

—А ты видел ее, когда они уже встретились?

— Нет. Это случилось позже. Прошлой осенью ей наконец удалось привлечь его внимание, а спустя несколько месяцев она была мертва.

— Как ужасно, — воскликнула Ванда.

— Вот именно. Мир уже назвал эти отношения Великой историей любви. Но я думаю, что поступок Рудольфа достоин презрения. Ему было тридцать, у него были жена и ребенок. А ей — всего восемнадцать, еще совсем дитя! Нет, я понимаю любовь иначе.

В его голосе появились какие-то новые нотки, и от этого в груди у девушки что-то затрепетало.

—А как ты понимаешь любовь, Роберт?

Он помолчал, а когда заговорил, в голосе его снова зазвучали странные нотки.

—Любить — значит отдавать, ставить интересы дорогого тебе человека превыше всего. Если бы Рудольф действительно любил ее, то велел бы ей оставить глупости, вернуться домой и искать свое счастье без него. Даже если бы это причинило ему боль. Настоящая любовь заставила бы его делать то, что лучше для любимой.

Он снова замолчал, и Ванда затаила дыхание, не желая нарушить ту удивительную атмосферу, которая, как ей показалось, их окружила.

— Я думаю, что если бы я испытывал любовь к женщине — я имею в виду действительно настоящую любовь, а не просто...

— Не просто любовные похождения, — подсказала Ванда.

— Не просто любовные похождения, — повторил он следом за ней. — Не стану отрицать, у меня были именно похождения, и ты кое-что слышала о них.

— О да, — согласилась она.

— Но с женщиной, которую ты действительно любишь, — все совсем по-другому. По крайней мере, я так думаю. Я никогда не любил по-настоящему.

— Никогда?

— Никогда, — откровенно подтвердил он. — Это звучит ужасно, но во всех моих страстных влюбленностях какая-то часть моего «я» всегда была на страже моих собственных интересов, и я был готов ретироваться, как только прозвучит предупредительный сигнал.

— Как это?

— Например, если она слишком очевидно интересуется моим состоянием. Сначала всегда казалось, что эта женщина просто восхитительна, но позже я смотрел ей в глаза и видел там только холодный расчет.

— Но ведь и тобой тоже руководил холодный расчет, — заметила Ванда.

—Да, наверное. В этом-то и проблема. Когда я начинаю осознавать, что часть моего «я» равнодушно наблюдает за происходящим со стороны, это — конец.

— Как ее звали? — мягко спросила Ванда.

-Что?

— Ты же говоришь о какой-то конкретной женщине, верно?

— Может быть. Не важно.

«А для меня важно», — подумала девушка. Но промолчала.

— Однажды я был страстно увлечен, — продолжил он задумчиво, — а потом заметил опасность и тут же отступил. Но если бы то, что я к ней испытывал, было настоящей любовью, мое чувство самосохранения так не ощетинилось бы. В первую очередь я думал бы о том, чтобы она была счастлива, и принял бы ради этого любую боль. Потому что именно в этом — настоящая любовь.

— Но сможешь ли ты когда-нибудь найти столь совершенную женщину? — спросила Ванда.

Он с нежностью улыбнулся ей.

—Я не говорил, что она должна быть совершенной. Просто в ней должно быть нечто такое, что зацепит мое сердце. Если в ней это есть, то пусть сколько угодно раздражает меня, бесит, пусть будет неразумна и неблагоразумна — я буду ссориться с ней, смеяться над ней или вместе с ней. Может, иногда мне будет хотеться свернуть ей шею — но это не станет показателем того, что я не люблю ее. — Он замолчал и, словно внезапно очнувшись, уже другим тоном произнес:

—Я слишком много говорю.

— Нет, не слишком, — возразила Ванда. — Мне нравится тебя слушать.

Но он покачал головой и ловко перевел разговор на другую тему.

Ванде же, напротив, очень хотелось, чтобы они продолжали говорить именно о любви, но она благоразумно не стала на него давить.

До конца обеда они болтали о пустяках, но за этими пустяками таилось что-то совсем не пустяковое. Происходило что-то очень серьезное и важное. Ванда чувствовала, что воздух вокруг нее ощутимо вибрирует.

Наконец пришло время отправляться ко сну. Роберт проводил ее до купе и подождал, пока она запрется на ночь. Потом медленно пошел в свое купе, отослал камердинера и сел на постель, глядя на противоположную стену. Он ничего не видел, кроме глаз женщины, весь вечер сидевшей напротив него за столиком — то мягких и нежных, то печальных или искрящихся смехом.

Постель Ванды была уже приготовлена, и ей ничего не оставалось, как раздеться и скользнуть под одеяло. Она лежала в темноте и отчетливо ощущала, что Роберт находится очень близко от нее, за тонкой стенкой купе. От этого ей было как-то очень тревожно, и сон никак не шел.

Она прислушивалась и время от времени слышала какие-то звуки и движения, доносящиеся из-за перегородки. Ей хотелось думать, что ему также тревожно.

Спустя долгое время она наконец заснула.

В Вене они пересели на обычный поезд, который был совсем не похож на Восточный экспресс, и под вечер прибыли в Венецию.

Три дня они мирно бродили по прекрасному городу на воде, наслаждаясь покоем и безмятежностью. Казалось, что они нашли сундук с сокровищами, но не осмеливались открыть его из опасений, что там ничего не окажется.

В конце дня они находили какой-нибудь маленький ресторанчик и сидели там за бокалом вина до позднего вечера, а потом медленно возвращались в отель. И хотя личных тем в разговорах они не касались, в каждом из них крепло осознание некой истины — волнующей и невыразимо прекрасной.

На четвертый день они столкнулись с итальянцем, старым знакомым Роберта, и их уединению пришел конец.

— Теперь придется нанести визит герцогу Анджело, поскольку уже к полудню до него дойдет слух, что мы в Венеции.

— А кто такой этот герцог Анджело?

Роберт назвал длинное сложное имя, которое она едва ли могла запомнить.

— Ты прав, — признала она, — герцог Анджело звучит проще.

— Он очень влиятельный человек в этих краях. Герцогиня в молодости была блистательной красавицей, их дочери и сыновья пошли в нее.

На следующий день они наняли гондолу, которая по Большому каналу отвезла их к палаццо Фирезе, где жили герцог с герцогиней.

Как и следовало ожидать, слухи уже дошли до хозяев, и, когда они подъехали к причалу, все семейство вышло поприветствовать их.