– Что же Аделаида? Дала согласие?

– Мне стоило немалых трудов добиться этого. Упор делался на одно: место ли семейным распрям перед актом заключения мира между двумя соседними и, заметьте себе, герцог, родственными державами! В конце концов я ее добила. Затем условились о встрече: двадцать пятого мая в Монфокон-ан-Аргонн.

– Участники? – коротко спросил Карл.

– Кроме нас с вами – король Людовик, Эмма, обе императрицы и Гуго. Как только вернетесь в Лан, пусть король немедленно известит об этом мать и герцога франков. Вслед за вами, чуть позднее, я сама прибуду в Лан. Сейчас меня задерживают кое-какие дела, не то я отправилась бы вместе с вами.

– Непременно приезжайте, герцогиня, ведь на среду восемнадцатого мая назначено заседание в Компьене: король будет судить Адальберона.

– Сдался ему этот святоша! Будто без него не хватает забот.

– Это дело чести. Людовик будет судить его как предателя.

– Много шуму, да мало толку, – повела бровью герцогиня. – Попробуй заставить лису есть яблоки, коли ей милее воровать кур.

– Архиепископа осудят и сошлют, это послужит наглядным примером для других. Так полагает король, но не ошибусь, если скажу, что так не думаем мы с вами.

– Что же сделали бы вы на месте племянника?

– То же, что и вы, – уклончиво ответил Карл.

– Хотите, чтобы я первой раскрыла карты? – усмехнулась Беатриса. – Что ж, пожалуйста, раз вам этого так хочется. Что делали римляне с неугодными правителями или консулами? Судили? Ссылали? Как бы не так! Возня, да и только. Яд, меч, кинжал или стрела – вот орудие власти. Пусть это грубо и подло, но только это порою спасает от смерти тебя самого. К тому же у других вызывает страх, тот, в свою очередь, – раболепие.

– Однако такого правителя очень скоро начинали ненавидеть, и заканчивал он так же, как и его жертва.

– Кто посмеет обвинять короля в смерти какого-то попа, к тому же предателя! Мало ли куда он подевался? Был – и нет его. Исчез! При чем же здесь король? Какой суд докажет его вину?

– Не старайтесь доказывать мне прописных истин, герцогиня. Я вовсе не спорю с вами.

– Значит, согласны?

– Нашего согласия король не спросит, а поэтому нам останется лишь подчиниться его решению.

– Что ж, пусть будет как будет, – махнула рукой Беатриса. – В конце концов, мне нет до этого Адальберона никакого дела. Скажите лучше, как развлекалась молодежь в мое отсутствие? Вряд ли сестры обошли вниманием вашего спутника.

– Нормандцу не приходилось скучать, – ответил Карл улыбаясь. – К таким, как он, всегда льнут женщины. Удивляюсь, как они делили его между собой.

– Природное влечение самки к самцу, – обронила герцогиня. И прибавила: – Извечное стремление женщины иметь здоровое потомство, а не хилых котят, умирающих через месяц или год после рождения.

– Если моя племянница родит, никто не удивится, пусть даже ребенок будет не похож на ее покойного мужа. По срокам выйдет, что дитя – законное. Она этого хотела, я это видел и не мог запретить. В конце концов, это ее дело. Но вот что скажет другая своему мужу?

– Ничего, – сказала Беатриса. – У нее трое от Генриха. Зачем ей ребенок от нормандца? А вот Герберга поступила мудро: ей и в самом деле пора рожать. И в этом ребенке будет кровь нормандских герцогов и франкских королей.

Архиепископ Реймский Адальберон, словно зверь в клетке, метался от стены к стене в своих покоях. Предстоящий суд страшил его. Изгнание – не легкая кара; это было позором, провалом его планов. И все же не самым худшим. Юный король был настолько предубежден против главы Арденн, что архиепископ не без оснований уже видел свою голову под топором палача. Измена королю и своему народу – такого Людовик простить не мог, не имел права. Покойный Лотарь не раз указывал сыну: этого Иуду необходимо судить, а затем предать казни. Неожиданная смерть короля не спасла Адальберона, а лишь отсрочила приговор. Людовик пошел по стопам отца, это было ясно; советчики, которых науськивал Герберт, не могли поколебать его решения довести задуманное прежним королем до конца. Даже Гуго, которому умирающий Лотарь завещал довериться, был бессилен что-либо сделать. Говорят, юный монарх теперь подпал под влияние своего дяди, так сообщили шпионы.

Архиепископ остановился, задумался, уставившись в окно. Зачем герцог Лотарингский прибыл в Лан? Казалось, этому легко найти объяснение: смерть брата, и вот он – путь ко двору, к власти, трону… К трону? Узник усмехнулся. Ну, нет, не бывать этому, покуда он еще жив, покуда не было суда. Но, впрочем, о чем это он? Людовик ведь молод, куда Карлу до трона! Но что если… Кто знает, что на уме у братца Лотаря? Дорогу к престолу нетрудно освободить, способов предостаточно.

Это одна сторона вопроса. Но есть и другая. Быть может, ему милее быть всего лишь дядей любимого племянника, франкского короля? Чем это плохо, хуже самого трона? Карл Лотарингский не столь честолюбив, как иные, об этом архиепископ хорошо знал. Коли так, не золото короны слепило ему глаза и выманило из Брюсселя. Что-то другое. Что именно – он начал догадываться: та же власть, тот же король при живом короле. Только этот неопытен и юн, Карл же умудрен годами и всегда подаст племяннику совет, которому тот, лишенный ласки и любви матери и видящий вокруг себя одних врагов, конечно же, последует. Но вот вопрос, какой совет? Что именно нашептывает некогда опальный дядя юного монарха своему племяннику? Нет ли злого умысла против него, архиепископа, что подстегнет Людовика к более решительным действиям и ускорит приговор?

И Адальберон принялся вспоминать, не было ли у них с Карлом вражды. Долго смотрел в окно; тень от деревьев с одной стороны улицы уже переползла на другую, когда он удовлетворенно кивнул. Значит, удара отсюда не будет. И архиепископ с радостью подумал о правильности своей жизненной позиции: жить со всеми в мире, несмотря на антипатии королей.

Оставалось главное: найти контакт с Карлом, прибрать его к рукам, сделать все, что он захочет, а тем временем направлять его в нужную сторону. Отсюда – соответствующее воздействие на юного монарха. И первый такой шаг должно предпринять в отношении смягчения приговора, коли уж нельзя будет обойтись без суда. Главное – остаться в живых, вот что заботило сейчас архиепископа больше всего. И Карл Лотарингский – это его последний козырь, спасительная нить, что поможет сохранить жизнь. Во что бы то ни стало необходимо снискать его дружеское расположение. Но он – архиепископ одного из двух первых городов королевства, дававший благословение королям и совершавший их миропомазание; он – глава влиятельного рода Арденнов, стоявшего в первых рядах защитников империи против франкских смутьянов – он всего лишь узник, а его тюремщик – юнец, плохо понимающий в делах управления королевством. Но Адальберон мечтает отдать Лотарингию германцам – вот что гложет сознание Людовика, затуманенное обещаниями отцу, не дающими покоя мыслями о родовых землях Пипинидов и о столице Карла Великого с его прахом. И никто не напомнит ему, что именно он, Адальберон Реймский, был инициатором церковных реформ во Франкии и всю жизнь трудился над улучшением и очищением церквей, борясь с нравственным упадком монахов и монахинь и укрепляя уровень образования в монастырских школах. Да разве только это?..