Эмелия не знала, с чем сравнить этот взрыв эмоций, похожий на природный катаклизм: с извержением вулкана или, может быть, с цунами? Каждый нерв в ней все еще вибрировал, грудь вздымалась и опадала, но вместе с тем Эмелия чувствовала себя бестелесной, плыла куда-то в облаках, лениво удивляясь, как она после всех ночей с Хавьером могла забыть что-то настолько невероятное? Но это было еще не все.

Хавьер навис над ней, мягким нажатием бедер заставил раздвинуть ноги. Его возбужденная плоть коснулась припухших потаенных складок жены. Сосредоточенное лицо испанца выражало намерение контролировать себя до последнего, чтобы случайно не причинить Эмелии боль. Она приободрила его — погладила напряженную спину, побуждая закончить их слияние, приподняла бедра, готовясь принять его в себя.

Испанец со стоном скользнул в распахнутое лоно Эмелии, слишком осторожно, на ее вкус. Она вцепилась ему в спину, подалась навстречу, радуясь импульсам удовольствия, которые разбегались по телу от каждого его мощного толчка. Хавьер задышал чаще, задвигался увереннее и понес Эмелию за собой в очередной водоворот наслаждения на гребне сумасшедшей волны. Она вдыхала запах его пота, жесткие волоски на его груди щекотали ее грудь, и все расплавленное его жаром существо молодой женщины желало только одного — последнего движения, которое унесет их обоих в рай.

Не сбиваясь с ритма, Хавьер просунул руку между их переплетенными телами, нашел пальцами горячий бугорок, жемчужину ее тела, и нежно сжал его отправив жену в невыразимо приятное забытье по ту сторону экстаза.

Она успела вернуться оттуда вовремя, чтобы почувствовать, как Хавьер, задыхаясь, наконец-то позволил и себе достичь пика.

Тишина спальни казалась Эмелии многозначительной, наполненной мускусным запахом секса. После нескольких минут, показавшихся ей вечностью, она открыла глаза. Хавьер, приподнявшись на руках, смотрел на нее, и Эмелия внезапно застеснялась. Она и не подозревала, что ее тело способно дарить и получать настолько интенсивное наслаждение. Хавьер разбудил в ней настоящий вулкан страсти, и теперь она была уверена, что за этим крылось нечто большее, чем похоть. Еще один призрак прошлого промелькнул в ее мозгу, но исчез раньше, чем Эмелия успела его хорошенько разглядеть.

— У тебя такое выражение лица, словно мыслями ты где-то очень далеко, — заметил Хавьер, отводя в сторону прядь влажных волос жены.

— Мне показалось, я вспомнила что-то еще, но…

— Ну и бог с ним. Главное, чтобы ты не забыла это… — Почувствовав, что она расстроилась, Хавьер наклонился, коснулся губами ее лба… — И это… полуприкрытых век… — И это… кончика носа. — И это.

Когда губы мужа приблизились к уголку рта Эмелии, она повернула голову и встретила его поцелуй.

Огонь, сжигавший их всего несколько минут назад, ожил, прыгнул от одного языка к другому, пробуждая разленившиеся было в посткоитальной дреме тела. Хавьер так и не вытащил свое орудие из шелковистых ножен внутри Эмелии, оно снова твердело там под барабанную дробь ее пульса.

— Так всегда было между нами! — зарычал испанец. — Одного раза нам всегда мало. Я хочу тебя, как не хотел никакую другую женщину, и не могу утолить это желание.

Эмелия просияла от женской гордости за то, что сумела стать для него таким наваждением.

— Я тоже хочу тебя, — прошептала она, задыхаясь, потому что Хавьер мял поцелуями ее нежную грудь.

На сей раз секс был яростным и стремительным, словно испанец выплескивал из себя сложные и противоречивые эмоции последних дней. Он перекатил Эмелию на себя, сжал ее груди в больших ладонях, не отрывая бездонных черных глаз от ее лица.

— Ты любишь быть сверху, querida, — хрипло пробормотал он. — А я люблю смотреть на тебя.

На мгновение Эмелия оробела, но проигнорировать эротический вызов было выше ее сил. Она приподнялась над ним в поисках более удобной позиции, вскрикнула, когда Хавьер в первый раз с силой насадил ее на свой жезл, и помчалась на нем верхом к новому наслаждению. Оно пришло через несколько секунд, сопровождаемое бешеным стуком сердца, неровным дыханием и экстатическим криком. Хавьер кончил с последними любовными судорогами жены, жмурясь от счастья, обжег ее деликатное лоно горячим семенем, и каждое сокращение его мышц отдавалось в Эмелии эхом.

Она сползла с Хавьера — тело не слушалось, было как будто налито свинцом после передозировки удовольствия.

— Это не пробудило твою память? — спросил он.

Молодая женщина посмотрела на мужа. Тьма его глаз казалась расплавленной, выражение — более мягким и ласковым, чем за все время, прошедшее после ее комы. Под этим взглядом закрытая наглухо дверь в голове Эмелии открылась, и воспоминания, сначала расплывчатые, потом — все более четкие и связанные между собой, хлынули из заточения.

Эмелия вспомнила, как они встретились, как она почувствовала на себе взгляд высокого темноволосого незнакомца, и ошиблась в песне, которую играла. Поспешно отвернулась, не желая показаться впечатлительной простушкой, на автопилоте перешла к следующей песне. Она никогда раньше не реагировала на мужчин так остро, всем существом — ей казалось, что незнакомец каким-то образом преодолел разделявшее их расстояние и коснулся ее.

Она вспомнила, как Хавьер подошел к фортепиано, пока она собирала ноты, и предложил ей выпить с ним бокал вина. Час спустя испанец хотел отвезти Эмелию домой, но она вежливо отказалась. Он приходил в отель и завтра, и послезавтра, слушал ее выступление от начала до конца, потягивая вино. Каждый вечер предлагал подвезти ее, и на третий день Эмелия сдалась. Она вспомнила, как влюбилась в Хавьера после первого поцелуя, как млела от счастья в его объятиях, удивляясь тому, как горячо и охотно ее тело отзывается на его ласку.

Следующее воспоминание касалось их первого секса. Испанец был терпелив и внимателен, обучая ее премудростям любви, открывая ей головокружительный потенциал ее собственного тела в единстве с его мужской мощью. Эмелия и сейчас краснела, думая, как далеко они продвинулись в науке страсти нежной с тех пор, какой прилежной ученицей она оказалась, на что была готова в стремлении отвечать всем его желаниям.

Несмотря на первоначальные сомнения, Эмелия вылепила из себя жену, которую, по ее мнению, хотел Хавьер: худую как спичка гламурную красавицу в дизайнерских туалетах, с бокалом шампанского в руке и лучезарной улыбкой, наклеенной поверх безупречного макияжа. Но сомнения продолжали мелькать в самых глубоких тенях ее сознания. Эмелию смущало, что Хавьер никогда не говорит ей о своей любви и категорически не хочет заводить детей, ей не нравился брачный контракт, который он заставил ее подписать, и постоянное чувство неловкости в роли хозяйки огромной виллы во время слишком продолжительных и частых отлучек мужа.

Она начала подозревать, что так по-настоящему и не стала частью жизни Хавьера и что их яростного сексуального влечения не хватит надолго. Но пока если Эмелия и могла быть в чем-то уверенной, то это в его желании обладать ею. Испанец мог заниматься с женой любовью всегда и везде, не уставая, не теряя запала. Сначала этого было достаточно, чтобы она чувствовала себя счастливой, но понемногу ей захотелось чего-то большего, чем просто секс. Эмелия обманывала себя, думая, что сможет изменить мужа, научить его любить ее так, как она любила его.