В это время происходило и что-то менее радостное, но я тогда никак не пыталась это осознать. Наша собака Блитци была не очень крупная, но все же не влезала под пальто Каро. Не знаю, как сестре удалось выкинуть такой фокус. И даже не один раз, а дважды. Она спрятала Блитци под пальто и села с ней в школьный автобус, а потом, вместо школы, отправилась вместе с собакой к нашему старому городскому дому, который был меньше чем в квартале от школы. Там, на зимнем крыльце дома, мой отец и нашел Блитци, когда вернулся домой среди дня, чтобы пообедать в одиночестве. Все ужасно удивлялись, как это собака туда попала, нашла дорогу домой — словно в книжке. Каро шумела громче всех и утверждала, что вообще не видела собаку в то утро. Но потом сделала ошибку: повторила то же самое через неделю, и, хотя в автобусе и в школе никто ничего не заметил, наша мать заподозрила неладное.

Я не помню, как Блитци вернули нам, привез ли ее отец. Я никак не могу представить себе его в трейлере, или у двери трейлера, или даже на дороге, ведущей к трейлеру. Может быть, Нил приехал в городской дом и забрал собаку. Впрочем, эту картину представить столь же сложно.

Может быть, по моим словам выходит, что Каро все время была несчастна или строила всякие замыслы, но это не так. Как я уже сказала, по ночам, когда мы ложились в постель, она старалась вывести меня на разговоры о разном, но нельзя сказать, что она постоянно жаловалась. Ходить надутой было не в ее характере. Она была слишком нацелена на то, чтобы производить хорошее впечатление. Она хотела нравиться людям; она хотела, чтобы воздух вокруг нее искрился обещанием чего-то такого, что можно назвать весельем. Она больше думала об этом, чем я.

Сейчас мне кажется, что она была больше моего похожа на мать.

Должно быть, мать настойчиво расспрашивала ее о происшествии с собакой. Я, кажется, помню эти разговоры.

— Я это сделала шутки ради.

— Может быть, ты хочешь переехать к отцу?

Мне помнится, что ее об этом спрашивали, и помнится также, что она сказала «нет».

Я не спрашивала ее ни о чем. Ее поступок не казался мне странным. Может быть, это характерно для младших: все, что делают наделенные большей властью и самостоятельностью старшие дети, кажется им в порядке вещей.

Нашу почту складывали в жестяной почтовый ящик, который стоял у большой дороги. Мы с матерью ходили туда посмотреть, не пришло ли нам что-нибудь, каждый день, если погода не была уж совсем плохая. После моего дневного сна. Иногда это был единственный раз за весь день, что мы выходили наружу. По утрам мы смотрели детские телепередачи, точнее, я смотрела, а мать в это время читала (ее решимости отказаться от чтения хватило ненадолго). На обед мы разогревали суп из консервной банки, потом я ложилась спать, а мать опять читала. Ребенок у нее в животе уже стал совсем большой и иногда шевелился, так что я могла потрогать, как он шевелится. Его или ее собирались назвать Бренди, точнее, уже звали Бренди, независимо от того, кто это окажется, мальчик или девочка.

Однажды, когда мы шли по проселку за почтой и уже почти дошли до почтового ящика, мать остановилась и замерла.

— Тихо, — сказала она мне, хотя я не произнесла ни слова и даже не шаркала сапожками по снегу (у меня была такая игра).

— Я и не говорю ничего, — обиделась я.

— Ш-ш-ш! Поворачиваем назад.

— Но мы не взяли почту!

— Не важно. Идем.

Тут я заметила, что Блитци, которая обычно бежала рядом, чуть обгоняя нас или чуть отставая, куда-то делась. На другой стороне дороги, в нескольких футах от почтового ящика, стояла какая-то чужая собака.

Как только мы вернулись домой и Блитци, ждущую у двери, тоже впустили, мать позвонила в театр. Никто не ответил. Тогда она позвонила в школу и попросила передать водителю автобуса, чтобы он довез Каро до самой двери. Оказалось, что водитель не может этого сделать: с тех пор как Нил последний раз чистил нашу проселочную дорогу, там опять навалило снегу. Но он, то есть водитель, проследил за Каро, чтобы убедиться, что она благополучно дошла до дому. Никакого волка он поблизости не заметил.

Нил придерживался мнения, что никакого волка и не было. А если и был, то неопасный — скорее всего, ослабевший после зимней спячки.

Каро сказала, что волки зимой не спят:

— Мы проходили в школе.

Мать хотела, чтобы Нил раздобыл ружье.

— Ты хочешь, чтобы я купил ружье и застрелил несчастную голодную мать-волчицу, у которой, наверно, где-нибудь в кустах целый выводок волчат? Она всего лишь старается их защитить, точно так же как ты — своих детей, — тихо возразил он.

— Только двое, — сказала Каро. — У волков бывает только по два детеныша зараз.

— Да, да. Я разговариваю с твоей матерью.

— Ты этого не знаешь, — сказала мать. — Ты понятия не имеешь, есть у нее голодные волчата или вообще какие-нибудь.

Мне и не снилось, что мать может так разговаривать с Нилом.

— Тихо, тихо, — сказал он. — Давай на минуточку задумаемся. Оружие — ужасная вещь. Если я пойду и куплю ружье, что именно я этим заявлю? Что одобряю войну во Вьетнаме? Что мог бы и сам пойти воевать?

— Ты не американец.

— Не провоцируй меня.

Примерно такой у них вышел разговор, и кончилось тем, что Нил не купил ружья. Волка мы больше ни разу не видели, если это вообще был волк. Кажется, мать перестала забирать почту, но, может быть, это потому, что у нее живот уже слишком сильно вырос.

Снег таял, словно по волшебству. Деревья еще стояли голые, и мать заставляла Каро надевать пальто в школу, но, возвращаясь из школы, Каро тащила его в руках.

Мать думала, что у нее будет двойня, но доктор сказал, что нет.

— Отлично, отлично. — Нила мысль о близнецах обрадовала. — Эти доктора, что они понимают.

Карьер наполнился талой и дождевой водой, так что Каро на пути к школьному автобусу приходилось пробираться по самому краю. Карьер превратился в небольшое озеро, неподвижное, сверкающее под ясным небом. Каро без особой надежды спросила, нельзя ли нам в нем играть.

— Ты с ума сошла, — сказала мать. — Там глубина футов двадцать, не меньше.

— Десять, может быть, — поправил Нил.

— У самого края неглубоко, — сказала Каро.

Глубоко, утверждала мать. Сразу у берега карьер уходит отвесно вглубь.

— Это вам не пляж, черт возьми! Даже не подходите туда!

Она стала много чертыхаться, даже больше, чем Нил, и с бо́льшим отчаянием в голосе.

— Может, собаку туда тоже не пускать? — спросила она у Нила.

Нил сказал, что с собакой проблем нет:

— Собаки умеют плавать.

Была суббота. Каро вместе со мной смотрела «Доброго великана» и отпускала замечания, которые портили мне все удовольствие. Нил лежал на диване, который раскладывался и превращался в кровать для него и матери. Нил курил свои особенные сигареты — ему нельзя было курить их на работе, поэтому он старался как можно полнее насладиться ими по выходным. Каро иногда приставала к нему, прося попробовать. Однажды он ей позволил, но велел не рассказывать матери.