— Согласен, это было большим разочарованием.

— Несмотря на то, что я выполнила полностью мою часть договоренностей. По моему настоянию Саша денонсировал тайный договор с Австрией и помиловал радикалов, которые участвовали в том ужасном покушении на Милана. Более того, он помог им вернуть их положение. Затем поступило известное приглашение от Николая и Александры посетить их следующим летом в Ливадии — приглашение, сделанное устно, с тем чтобы его можно было отозвать. Сколько фальши! А она якобы хотела быть крестной моего первого ребенка.

— Ваша инсценированная беременность — самая большая ошибка, которую Вы совершили, — напомнил ей Лаза. — Женщины не годятся в политики, потому что они никогда не знают, где граница. Как Вам вообще пришло в голову, что этим фокусом Вы чего-то добьетесь?

Она смерила его по-королевски осуждающим взглядом.

— Это был не фокус. Но, пожалуйста, давайте сменим тему.

Лаза оставался непреклонен:

— Вообще, что за идея: обречь ребенка жить в этом муравейнике, где каждый второй — ищейка, а каждый третий — двойной агент.

Она пожала плечами.

— Я должна, наконец, переодеться.

С этими словами Драга пошла к двери. Лаза задержал ее.

— Я должен сказать Вам еще кое-что. Ваши любимые братья вчера вечером снова отличились.

— Это неправда. Они были за ужином здесь, во дворце, и после этого отправились домой.

— Нет. Они зашли в «Сербскую корону», разбили там множество зеркал, а одного пехотного капитана ударили бутылкой по голове.

Она молчала, и он подошел ближе.

— Речь идет не о клевете Ваших врагов — на рану на голове было наложено одиннадцать швов. Я сам читал отчет из больницы.

Она тяжело вздохнула.

— Хорошо, я поговорю с ними. Я должна многих принять до обеда, но прошу Вас привести ко мне обоих, как только они явятся. Отправьте к ним посыльного, скажите — речь о серьезном деле. И вот еще что: нужно сообщить, что мы не будем присутствовать на заключительном концерте праздника песни сегодня после обеда. Точно так же, как и на других общественных мероприятиях, если они были предусмотрены. — Она вымученно улыбнулась. — В соответствии с Вашими пожеланиями, мой генерал.

Она отпустила Лазу, переоделась и зашла к королю в его рабочий кабинет.

Полковник Михаил Наумович, полный обрюзгший человек, дежурил в маленькой приемной в качестве личного адъютанта. При появлении Драги он с трудом поднялся, крепко держась за край стола. Небритое лицо его имело восковой оттенок.

— Почему у Вас такой вид, Наумович? — удивленно спросила королева. — Вам нездоровится?

«Наверняка он опять вчера перебрал, — подумала она, — да еще и играл ночь напролет. И проигрался. Хотя только несколько дней назад Саша подарил ему восемьсот фунтов стерлингов, чтобы он оплатил свои долги». Она охотно сама получила бы такие деньги, но Александр полагал, что, если человек из его ближайшего окружения будет замешан в скандале, это отразится на его, короля, репутации. Лояльность по отношению к государю была высочайшей добродетелью, но самому государю она обходилась недешево.

Наумович уставился на королеву налитыми кровью глазами. Дышал он прерывисто, и изо рта его пахло серой, как у огнедышащего дракона из сказок. Драга заметила торчащее из полузакрытого ящика стола горлышко бутылки.

— Я чувствую себя скверно, мадам, — промямлил он. — Похоже, грипп или что-то вроде этого.

— Почему же Вы не идете домой? В Вашем состоянии Вы все равно не сможете быть полезным королю.

Он поклонился, при этом чуть не упав на колени, и сделал вид, что не услышал иронии в ее словах.

— О нет, мадам, это невозможно. Очень много дел. У его величества на сегодня так много запланировано: военный атташе Австро-Венгрии, министр внутренних дел и наш посол в Болгарии, Павел Маринкович. Его величество лично потребовал с докладом. — Голос Наумовича был так слаб, как будто он говорил из последних сил.

— Не понимаю, почему Вы не хотите, чтобы Вас заменили.

Наумович протестовал с излишней горячностью:

— Нет, нет, мадам, мне уже намного лучше! И не упоминайте об этом, пожалуйста, его величеству. Мне бы не хотелось отвлекать его внимание на мое… мое состояние, я имею в виду, что я сегодня не вполне в форме.

— По крайней мере, побрейтесь! — резко ответила она, отвернулась и вошла в кабинет короля.

Наумович плюхнулся со стоном на свой стул.

— Боже милостивый, помоги мне пережить этот ужасный день, — пробормотал он и перекрестился.

Полковник Мика Наумович был картежник и пьяница, неверный супруг и весьма сомнительный патриот. Но все эти пороки были искусно спрятаны под личиной этакого плюшевого медведя, которого каждый находил милым и симпатичным. Даже те, кто были жертвами его мелких мошеннических проделок, склонялись к мнению, что все это следствие его славянской лени и беззаботности, когда он, со своим детским, без признаков возраста лицом, бесхитростно смотрел на них невинными голубыми глазами. Все Наумовичи обладали весьма сомнительным достоинством: до сих пор все они без исключения были приверженцами рода Карагеоргиевичей; Мика — первый, кто нарушил эту традицию и примкнул к дому Обреновичей.

Поскольку он не был тем, кто готов бороться за проигранное дело, для него переход от лишенного власти рода Карагеоргиевичей к победителю — вначале к Милану, а позднее к Александру — ни в коей мере не связывался с угрызениями совести. Обласканный в равной степени и отцом и сыном, как это обычно случается с новообращенными, он, несмотря на то, что был весьма посредственным штабным офицером, быстро дорос до полковника. Должность личного адъютанта короля Милана стала венцом его карьеры. Когда между Миланом и Александром произошел разрыв, вновь проявился талант Наумовича выбирать правильную сторону. Непринужденно сменил он лагерь отца на лагерь сына, словно воскресный прохожий перешел с одной стороны улицы на другую.

Мика жил в одном из тех побеленных на венгерский лад домов, которые были построены в конце столетия на склоне, ниже дворца. Ни один офицер его ранга, если только он не получил наследства, не мог себе позволить такого дорогого дома — в шесть комнат с водопроводом, — а в придачу к нему сад с цветниками и фруктовыми деревьями, да еще конюшни.

Архитектор этого дома вскоре получил хорошо оплаченный королевский контракт на строительство по всей стране школ, а торговец мебелью, который обставлял дом полковника, случайно оказался тем, кто вскоре меблировал личные покои королевы в Старом Конаке. В винном погребе у Наумовича лежали вина тех же сортов и выдержки, что и в королевском, а при каждом поступлении продуктов для двора какая-то их часть неизменно сгружалась на пробу в его доме. На замечания, что, мол, к его рукам постоянно что-то липнет, Мика добродушно пожимал плечами. «Воробьи, чьи гнезда возле мельницы, никогда не остаются голодными», — обезоруживающе отвечал он. Мика давно уже не был самым уважаемым придворным, зато он был тем, кого и друзья и враги меньше всего ненавидели.