Мы стояли на краю огромной воронки, оставленной суперядерной ракетой с тройной головкой. Как известно, кратер имеет в диаметре две мили с четвертью. Огромное пространство, испещренное тысячами образовавшихся в результате взрыва, воспламенившего горные породы и почву, пузырьков. Во многих местах были разломы, ведущие в неизученный лабиринт пещер и туннелей. Очевидно, одну из этих пещер облюбовал зверь.

— Как же мы его обойдем? — спросил Дикий. — Он такой большой! И скользкий!

— Мы его обязательно отыщем, — сказал я. Но я не хотел здесь оставаться. Сам не знаю почему, но я приказал всем отступать на ранчо и убираться подальше от этого места. Лотос, конечно, была права: у меня была более веская причина, чем просто отомстить бессловесному животному. На мгновение я почувствовал себя Гамлетом, который бродит по замку и разговаривает с призраком. Но это ощущение прошло. Причина моей целеустремленности скрывалась в той ночи, когда я мог убить его и не убил. Когда он чуть было не убил меня. Но почему? И что все-таки случилось с теми двадцатью двумя?

— Пожалуй, это место ничем не хуже других, — сказала Лотос. — Давайте разобьем здесь лагерь.

Махнув рукой, она показала на тридцатифутовый участок плотной земли между лесом и кратером. Кое-где на безжизненной поверхности между вулканическим стеклом и растительностью пытались пробиться жалкие травинки. У них это не очень хорошо получалось, но хоть что-то радовало глаз в этом жутком месте.

— Ну что ж, здесь мы и расположимся, — сказал я, сбрасывая на землю свою поклажу. — Завтра обыщем пещеры.

Ночь опустилась на нас черным туманом. На небе взошли звезды, но они не могли сравниться с сияющим полем, раскинувшимся у наших ног. Перед нами на пространстве двух с четвертью миль вулканическое стекло, отдавая дневную жару, переливалось всеми цветами радуги. Синие оттенки носились по его поверхности в погоне за красными, янтарные пятна кружились в хороводе с черными, цепляясь за зеленые прожилки.

Я сидел на краю кратера лицом к лагерю и махал ногами. Дикий все еще доедал свой ужин. Он обычно трапезничал по два часа кряду, причем ни одна из этих ста двадцати минут не пропадала даром. Лотос присела рядом со мной, поджала под себя крошечную ножку и положила голову мне на плечо. От ее прохладных волос исходил сладкий запах. Еще мне было очень приятно, что ее черные, как смоль, пряди обвивались вокруг моих ушей и подбородка.

— Как красиво, правда? — сказал я. По поверхности расплылись оранжево-серебристые разводы.

— Очень, — ответила она, поплотнее прижимаясь ко мне.

Лотос была нашим утешением. Она сплачивала нашу маленькую команду. Мы с Диким и месяца бы без нее не протянули. Я, правда, удивляюсь, как ей, такой хрупкой и крошечной, удавалось утешать большого и неуклюжего Дикого. Но поскольку она всякий раз оставалась цела, этот увалень, умел быть нежным и трепетным.

— Ты боишься? — спросил я.

Она вся дрожала, хотя ночь была теплая.

— Ты же меня знаешь.

— Мы его поймаем.

— Ты говоришь так уверенно...

— Мы должны его поймать. Мы же отчаянные ребята.

Я ощутил у себя на шее что-то влажное и знал, что это слеза. Я крепко обнял ее и забормотал: “Ну-ну, успокойся” и все, что обычно говорят в таких случаях. В общем, сидя там, я чувствовал себя неловко и вместе с тем был чертовски счастлив. Лотос почти никогда не плачет. Если она заплакала, значит, она и впрямь очень волнуется за кого-то из нас. Тогда уж ее не остановить, пока она до конца не выплачется. А когда все пройдет, она никогда не вспоминает о том, что плакала; и вам тоже лучше ей об этом не напоминать.

Итак, она плакала. А я прижимал ее к себе.

Внезапно раздался крик Дикого...

Когда-то очень давно, еще до того, как мне пришлось покинуть родной дом, я сидел у окна на втором этаже, и тут из ночной мглы появились два гигантских красных глаза. Большие, как блюдца, они осветили дом алым светом. Это был джип, покрытый простынями и красным целлофаном и разрисованный под дракона членами организации “Рыцари Дракона за Сохранение Человечества”. Мне показалось забавным, что взрослые люди играют в такие смешные игры.

Снизу, из внезапно открывшейся и поглотившей Дикого ямы, глядели малиновые глаза паука, опустившего на глубину в сотню футов свои скрученные веретеном лапы. За этими фарами скрывалось кое-что пострашнее джипа. Гораздо страшнее.

— Дикий! — крикнул я.

— Здесь! Слева!

Я взял у Лотос принесенный из лагеря фонарик и опустил его, освещая круто уходивший вниз туннель. Он тянулся футов на пятьдесят. Вероятно, это логово самки паука. Самки, как правило, смелее самцов. От главного туннеля ответвлялось еще несколько боковых ходов, забитых паутиной и липкими яйцами.

— Она, наверное, подобралась слишком близко к поверхности! — крикнул Дикий. — Я просто наступил на землю. Она заколебалась, подалась, и я провалился.

Он скатился в один из боковых туннелей и запутался в липкой паутине. Паутина здесь была другого рода, чем та, в которую нас поймал тот паук. Она служила защитной оболочкой яйцам и поэтому была более толстой и тягучей. Внизу возилась паучиха-мать, уже оправившаяся от испуга и готовая встать на защиту своего потомства.

— Лотос! — крикнул я. — Скалолазные крючья и твой нож! Живей!

Она поднялась в воздух, улетела и почти сразу же вернулась. Я привязал крючья к сапогам и взял ее нож, чтобы прорубать ступени в стенах туннеля.

— Я спускаюсь. Дикий.

— А как же эта страшилина?

— Она вроде бы напугана.

— Эти твари быстро приходят в себя. Лучше тебе сюда не соваться.

— Дикий, ты с ума сошел.

Я начал спускаться по склону туннеля. Пришлось перевернуться спиной к пауку — это было дико неприятно, но спускаться головой вниз у меня бы тоже не получилось. Я каждую минуту был готов к тому, что она сейчас раскроет пасть и кинется на меня.

Время от времени оглядываясь через плечо, я видел следившие за мной красные глаза. Они не мигали. Ни век, ни ресниц.

Когда я добрался до боковой пещеры, в которую попался Дикий, у меня под ногти набилось столько грязи, что больно было рукам. Я разрубил паутину, скатал ее в шарик и забросил его за спину Дикого. Я не хотел бросать его вниз из страха, что он потревожит паучиху и она, раскрыв пасть на животе, бросится наверх. Когда я освободил его руки и голову, он тоже стал мне помогать. Мы быстро убрали остатки липкой нити.

— Ты первый, — сказал я. — Получится у тебя?

— Копыта прекрасно помогают сохранить равновесие.

Он выбрался из пещеры с кладкой яиц и начал подниматься вверх по наклонной плоскости с такой легкостью, словно прогуливался по цветущему саду. Когда он почти добрался до верха, я тоже начал карабкаться. Но наши передвижения потревожили паучиху-мать. Я услышал, как, быстро приближаясь, шуршат ее лапы.