в основном неохотно, — что только советская оккупация Восточной Польши удерживает немцев от вторжения в Румынию. Также было решено, что русские сделали такой ход потому, что заранее знали о замысле немцев.

— Теперь даже миссия признала, что русские знают, что делают, — сказал Гай. Чтобы приободрить Гарриет, он нарисовал в блокноте карту, которая доказывала, что немцы могут попасть в Румынию, только нарушив нейтралитет Венгрии.

— А они этого делать не будут, — подчеркнул Гай. — Во всяком случае, пока.

— Почему?

— Потому что у них и без того хлопот по горло.

Гарриет улыбнулась. Это новое чувство безопасности казалось подарком. Взбудораженные переменой погоды, они взялись за руки и заторопились к Опере, из открытых дверей которой лился поток света. Весь день перед зданием толпилась очередь. Теперь же очереди не было, и Принглы зашли внутрь.

В вестибюле парили и жестикулировали статуи и пахло мокрой резиной солдатских накидок. Пол блестел от множества следов. Из зрительного зала вынесли кресла, и там, в торжественной пустоте, возвышался гроб, освещенный свечами, украшенный пурпуром и серебром. У изголовья и в ногах стояли священники — чернобородые, в черных рясах и длинных покрывалах, ниспадающих с высоких головных уборов. Они бубнили молитвы.

Подойдя к священникам, Гай пробормотал: «Тарабарщина какая-то» — и уже собирался развернуться и уйти, но Гарриет ухватила его за руку и подвела к гробу. Виден был только нос премьера — серовато-белый и блестящий, словно покрытый воском.

Принглы на мгновение остановились, после чего пошли рассматривать огромные венки, расставленные вокруг гроба. Два самых больших, возвышавшихся во мраке, словно идолы, стояли в изголовье. Они были сделаны в виде щитов из красных гвоздик, один перевит красно-бело-синей, а другой — черно-красной лентой. Черно-красная лента была разрисована свастиками.

Галпин с усмешкой разглядывал эти конкурирующие выражения горя. Увидев его, Гай подошел и спросил:

— Как обстоят дела у русских?

Рот Галпина искривился в самодовольной ухмылке. Он поднял взгляд к потолку, который терялся во мраке, словно свод пещеры, и ответил:

— Всё произошло более-менее так, как я и предполагал. Благодаря русским гестапо пока что нас не схватило.

— Так вы полагаете, что мы в безопасности? — спросила Гарриет.

— В безопасности? — Уголки рта Галпина вновь опустились. Он смерил Гарриет угрюмо-насмешливым взглядом. — В безопасности? Когда на границе собирается русская армия? Поверьте, они будут тут еще до начала зимы.

— Нам нечего бояться, — сказал Гай. — Мы же не воюем с Россией.

— Надеюсь, вы успеете им это сообщить.

Когда они вышли на улицу, Гарриет попыталась философствовать:

— Где бы мы ни были, уверенным можно быть только в одном. На самом деле ничего не понятно.

Гай выглядел удивленным.

— А я совершенно уверен как минимум в нескольких вещах, — сказал он.

— Например?

— Ну как же. — Он сделал паузу. — Среди прочего в том, что свобода — это осознанная необходимость и что нет иного богатства, кроме жизни[26]. Если понять это, понимаешь вообще всё.

— Даже Вселенную? Даже вечность?

— Это всё неважно.

— А мне кажется, важно. — Гарриет раздосадованно высвободила руку. — Вообрази, какие возможности предоставляет вечность. Наша жизнь ограничена, что с этим ни делай. Она в любом случае окончится смертью.

— Все эти религиозные концепции, — сказал Гай, — нужны только для того, чтобы бедняки оставались бедными, а богачи — богатыми. Воздушные замки. «Прими то, что дано Господом». Вечность меня не интересует. Наша ответственность существует здесь и сейчас.

Они шагали на некотором расстоянии друг от друга, разделенные высказанными вслух противоположными мнениями. Впереди сияла витрина кафе, в которое они направлялись, — «Две розы», где теперь собирались посетители разрушенного кафе «Наполеон». Гай ожидал, что встретит там всех старых знакомых. Гарриет опасалась, что так и выйдет. Воображая, как муж растворится в их объятиях, она ощутила, что вечность как-то сомнительна, а Вселенная бесчеловечно темна. Она вновь взяла мужа за руку.

— Мы вместе, — сказала она. — Мы живы — пока что, во всяком случае.

— Чего же более? — ответил он, сжимая ей руку, и вошел в сияющий зал кафе. Она промолчала.

7

Инчкейп арендовал опустевший магазин и развернул там Британское информационное бюро. Магазин располагался на Каля-Викторией, напротив информбюро Германии. Это, как выражался Инчкейп, конкурирующее учреждение выставляло в окнах фотографии линии Зигфрида и марширующих войск. Инчкейпу же пока что прислали только плакаты, рекламирующие «живописную Британию» и рекомендующие туристам «сперва изучить Британию». Он сказал Принглам, что из верхних окон этого магазина будут видны похороны Кэлинеску, и пригласил их выпить у него дома перед началом процессии.

Когда они прибыли, Инчкейп встретил их разочарованной гримасой. Он надеялся, что они смогут расположиться на террасе.

— Но сегодня скорбит даже небо, — сказал он.

В гостиной уже горели две желтые настольные лампы, и теперь Инчкейп зажег еще три. Принглы наблюдали за тем, как он любуется отблесками этого искусственного солнечного цвета на белых стенах, изящной бело-золотой мебели, белом фортепиано и книжных корешках на белых полках. Затем он с улыбкой пригласил Гарриет всё же выйти на минуту и полюбоваться парком. Она вышла вслед за ним на террасу, и он удовлетворенно оглядел ярко освещенную комнату.

В тусклом холодном свете бетонные стены дома, которым полагалось отражать солнечные лучи, казались пятнистыми и уродливыми. Герань роняла лепестки, но Гарриет понимала, что хозяину важно, чтобы гости восхищались, а потому восхитилась всем вокруг. Инчкейп коснулся одного из крупнолистных растений и заметил:

— Скоро придется заносить их внутрь. Но это и неплохо.

В ответ на ее вопросительный взгляд он пояснил:

— Скоро выпадет снег, и мы будем сидеть тут в безопасности.

Она никак не могла понять, о чем речь. Инчкейп раздраженно фыркнул:

— Дитя мое, вы же знаете, что зимой никто не нападает! Все вторжения происходят осенью — после того, как снимут урожай, и перед тем, как выпадет снег.

— Почему же этой осенью ничего не произошло?

— На подготовку вторжения нужно время, а ничего не делается. Патрульные самолеты докладывают, что на фронте всё тихо.

— Ну слава богу.

К удивлению Гарриет, Инчкейп вдруг взял ее за руку.

— Я же сказал вам, что волноваться не о чем. Ни на секунду не верю, что кому-то потребуется сюда вторгаться. А если это и случится, то месяцев через шесть-семь. За это время многое может случиться.

Он благожелательно улыбался. Гарриет понимала, что он подчеркнуто любезен с ней, — и не потому, что в принципе любит женщин, а как раз потому, что не любит. Она подозревала также, что для него стало большим облегчением то, как быстро они нашли общий язык. Она тоже испытывала облегчение и вместе с тем понимала, что эти отношения всегда будут