пор ты балуешься водочкой?

– Это Фёдор Андреевич любитель, – ответила Зофия.

– Уж получше, чем ссаки пить, – пробубнил Фёдор, наливая заново уверенной рукой.

В голове злорадно расхохоталась Инна. Фёдору стало тоскливо. Он выпил из двух рюмок и попробовал расправить плечи.

– И вам здравствуйте, – противно улыбнулся Борщевиков. – Читаю, между прочим, ваш роман. Местами неплохо. Думаю взять кое-что для моих чтений. Денег вам предложить не могу. Но вы же не откажете ради искусства?

– Ради искусства я бы не отказал, конечно, – сказал Фёдор.

– Вот и замечательно. Зизи, а твой муж вообще-то знает, что ты ходишь на свидания? – спросил Борщевиков.

«Муж. У нее муж есть», – подумал Фёдор.

Зофия посмотрела в окно, повернулась к Борщевикову:

– Вова, с Фёдором Андреевичем у нас деловая встреча.

– Фёдор Андреевич – не Фёдор Михайлович, – сказал Борщевиков, ухмыляясь. – Что же за дела у вас, если не секрет?

– А вот поспорили, сможет ли он выпить литр.

Борщевиков сделал глоточек из своего бокала, облизнул верхнюю губу.

– На что спорили?

– На мою честь, конечно.

Фёдор понимал, что это все шуточки, но его вдруг кинуло в жар. «Литр, – подумал он. – Да легко».

– А если Фёдор Андреевич не осилит? Тогда что? – спросил Борщевиков.

– Тогда он напишет про меня роман. Напишете же?

За окном что-то хлопнуло. Виляя, промчалась замызганная «девятка». Следом бежал человек, на ходу стреляя из пистолета.

– Чикаго тридцатых, – сказал Фёдор.

– Петербург, девяносто третий год, – ответила Зофия.

– Может, кино снимают? – предположил Борщевиков. – Надо посмотреть.

Но с места не сдвинулся. Фёдор выпил из двух рюмок и встал.

– Не геройствуйте, подстрелят еще, – сказала Зофия.

– Да я в туалет, – ответил он.

– Туалет сломан, – подал голос бородач. – Но если пописать надо, можно в раковину. Только смойте хорошенько из крана.

Фёдор сел.

– А вот есть такие туалеты в некоторых заведениях, там в кабинке отверстие, суешь туда член, и тебе сосут, – сказал Борщевиков. – Правда, не видно кто. Но от этого ощущения только острее.

– Что, бывал там? – спросила Зофия.

– Да так, рассказывали, – пожал плечами Борщевиков. – Говорят, многие студенты этим подрабатывают. Пенсионеры тоже.

Фёдор снова выпил. Заметил, что водки уже прилично убавилось.

– Закусили бы, – сказала Зофия.

– А по правилам вашего спора можно закусывать? – спросил Борщевиков.

Фёдор сунул в рот отвратительный, слишком соленый мягкий огурец и раскусил. Немножко брызнуло рассолом. Борщевиков брезгливо скривился.

– Если не возражаете, я хотел бы посмотреть, чем ваш спор закончится.

24

Фёдор открыл глаза. Он лежал на диване в дальней комнате. За окном, из которого выпрыгнул псих, было пасмурно. И, как всегда, непонятно: утро сейчас, день или вечер. Привычно нащупав в карманах смартфон и бумажник, Фёдор осторожно сел. В голове тут же загрохотала артиллерия. И проклятая птица заколотилась пуще прежнего. Кое-как он достал сигареты, хотя знал, что первая же затяжка лишь добавит птице ярости. Но закурил и посмотрел на часы. Было позднее утро. Последнее, что Фёдор запомнил – он выливает в рюмку остатки из второй бутылки и медленно выпивает, глядя Зофии в глаза. Сок стоит нетронут. Борщевиков, ухмыляясь, говорит:

– Зизи, кажется, ты проиграла свою честь.

Дальше – знакомая тьма. Будто смерть для неверующего.

От нахлынувшей дурноты комнату перекосило. Фёдор виновато затушил окурок об пол и прошаркал в коридор. Сначала он увидел женскую куртку на вешалке, а под ней маленькие кроссовки. Затем услышал, как в туалете спустили воду. Вышла Зофия, спросила на ходу:

– Проснулись? Как самочувствие?

Ответить Фёдор не успел. Она закрылась в ванной. Держась за стены, он добрался до кухни. Заглянул в холодильник, распахнул шкафчики. Лечиться, конечно, было нечем. Фёдор опустился на табуретку, дрожащими руками сжал дрожащие колени.

– Так как самочувствие? – повторила Зофия, усаживаясь напротив. – Вы стонали во сне.

Фёдор с трудом извлек из себя единственное слово:

– Плохо.

– Да уж вижу, – сказала она. – Я осталась приглядеть за вами. Мало ли что. Рвотой, например, захлебнетесь.

Он выковырнул второе слово:

– Спасибо.

– Все-таки вы алкоголик.

Спорить не было сил, желания и смысла. К тому же Фёдор собирался с силами для главной, как ему сейчас думалось, речи в своей жизни. Начало не задалось.

– М-м-м-м-м, – выдал он. – В-в-в-в-в…

Зофия внимательно смотрела.

«Такого цирка она, наверно, никогда не видала», – прозвучало в голове. И показалось, что это поганая птица научилась говорить.

Фёдор подержал челюсти сжатыми, тяжко вздохнул, приоткрыл немножко рот.

– Вы меня выручили, спасибо.

– Нет, – сказала Зофия. – Это ведь я вас напоила. Какая-то дурь в голову ударила. Еще хотелось немножко вам отомстить.

«Да не перебивай ты! И так не могу говорить».

Чем он заслужил месть, уточнять не стал. И, немножко тявкая, продолжил:

– Еще р-раз вы-ы-ыр-р-р-ручите. Сходите, т-тут м-магазин р-рядом. Иначе ум-м-мру.

Она немного помолчала.

– Может, ну его? Перетерпите? Потом я вас к моему гипнотизеру отведу.

– Это смерть! – слабо выкрикнул Фёдор. – Во мне сейчас смерть сидит!

– Она во всех сидит, ждет, – сказала Зофия.

«Да еби твою мать, а!»

– Ладно, подождите.

– Побыстрее только.

Хмыкнув, Зофия вышла и спустя минуту вернулась с «чекушкой». Поставила на стол перед Фёдором:

– Это от Вовы. Он сказал, точно без этого не обойдетесь.

Фёдор в этот момент готов был расцеловать Борщевикову ноги. Но открыть водку он, конечно, не мог.

– Поможете?

– Что? Открыть?

– И налить куда-нибудь.

Зофия открутила пробку, налила половину кофейной чашки.

– Выпить сами сможете? Вас, как эпилептика, трясет.

– Смогу, конечно.

В этом он сильно сомневался. Но просить красивую девушку вливать водку в его воняющую перегаром и куревом пасть Фёдор не осмелился. Он положил руки на стол, медленно подвинул к чашке и обхватил. Часть водки тут же выплеснулась. Он убрал руки, вдохнул и выдохнул. Наклонился, собираясь схватить чашку зубами за стенку и закинуть водку в рот. И чуть не перевернул чашку подбородком.

– Господи, – сказала Зофия. – Вы в большой беде.

– Там тарелка в шкафчике. Налейте в нее.

Зофия достала и налила. Фёдор нырнул лицом в водку и, возя тарелкой по столу, стал всасывать. Часть попала в ноздри. Носоглотку стало драть. Все это не имело значения. Фёдор высосал и вылизал все до капли. Некоторое время лежал лицом в тарелке, чувствуя, как по телу расползается блаженство.

– Фёдор Андреевич, – позвала Зофия. – Вы живы?

Он ухмыльнулся в тарелку и выпрямился. Вытер лицо.

– Во мне теперь жизни больше, чем во всех роддомах, вместе взятых.

– О, раз метафоры пошли в ход, значит, все в порядке, – сказала Зофия. – Тогда пойду.

– Погодите, посидите немного. Может, кофе вам сделать?

Она пожала плечами:

– Ну сделайте. Могу и посидеть немного.

Фёдор снова порылся в шкафчиках, вспомнил,