— Будь осторожна, — сказала вторая сестра, коснувшись моей руки. — Береги себя.

«Скажите отцу и бабушке, что я люблю их, — попросила я жестами. — И вас я люблю. Не покидайте меня, помогите, милые сестры! Знаю, я поступила глупо, но я так надеялась, что сумею завоевать сердце Клауса…»

— Мы все в твои годы влюблялись в людей, — шепнула третья сестра, и я обняла ее. — Только никому не приходило в голову отправиться к ведьме!

«Ведьма! — вспомнила я и схватила старшую сестру за руку. — Я не смогу спуститься на дно морское, чтобы говорить с ней, а она давным-давно не поднималась на поверхность… Но прошу вас, сестры, спросите ее, что нужно, чтобы сделать человека — человеком! Как вернуть ему настоящий облик навсегда?»

Я объяснила им, в чем дело, и сестры запереглядывались в недоумении.

— Мы попробуем узнать, — сказала, наконец, вторая сестра. — Но ты же знаешь, что ведьма потребует плату…

«Я заплачу, — кивнула я. — У меня осталась только моя жизнь, и я готова отдать ее в обмен на колдовские секреты! Так и скажите ведьме, а уж она найдет способ поговорить со мной, если захочет!»

— Нам пора, — сказала старшая сестра. — Мы попробуем расспросить ведьму, но… Может быть, она откажется говорить. Так или иначе, мы будем подниматься из глубин каждый день, на этом самом месте, все вместе или по одной, это уж как получится, а ты приходи, если сумеешь. Если нам запретят подниматься на поверхность, уж мы придумаем, как дать тебе знать!

— Всем не запретят, — добавила другая сестра, — у нас есть и женихи, и поклонники, так что кто-нибудь да сумеет передать весточку.

«Я тоже придумаю что-нибудь, если вдруг меня посадят под замок, — ответила я и поцеловала ее в щеку. — Если меня не будет несколько дней, не пугайтесь, всякое может случиться. Но даже если я угожу в темницу, то рано или поздно придумаю, как обмануть людей! А пока — до встречи!»

Все они обняли и расцеловали меня на прощанье и исчезли в пучине, а я доплыла до берега, выбралась на сушу и села подле Эрвина — он сушил перья на ветру.

— Мне приснилось или я в самом деле слышал чьи-то голоса? — спросил он, приоткрыв глаза. Сейчас, когда в них отражалось небо, они казались темно-синими, хотя на самом деле были чернее ночи.

Я кивнула.

— Родня? — Эрвин приподнялся на локте, чтобы смотреть мне в лицо. Я кивнула снова. — Звали назад?

Я покачала головой и указала на свои ноги, дескать, куда мне назад-то? Разве что утопиться…

Он, однако, заметил кинжал — мне было никак не спрятать его в складках мокрой рубашки. Думаю, и тело мое было видно на просвет, но я не привыкла стесняться наготы, как люди, потому и не думала об этом.

— Это они тебе принесли? — спросил Эрвин, и я кивнула. — Для меня?

Я опять помотала головой, написала на песке букву «К», обвела ее кругом и вонзила кинжал в самую середину рисунка. Песок брызнул во все строны, и Эрвин отшатнулся. Я же, стряхнув песок со своих ног, нарисовала русалку.

— Так он непростой? — негромко произнес он, осторожно коснулся лезвия и вздрогнул, когда на песок упали алые капли. — До чего острый… Кому он предназначен, Марлин?

«Лауре», — вывела я на песке. Какое счастье — уметь писать!

Да, именно так. Быть может, клинок, закаленный кровью морской ведьмы — а я видела, как она готовит свои зелья, и помню шрамы на ее груди! — сумеет перерезать жизненную нить ведьмы сухопутной?

— Если бы вышло по-твоему, я всю оставшуюся жизнь благодарил бы и тебя, и твоих родных, и морскую ведьму, — тихо произнес Эрвин. — Да только Лауру еще нужно разыскать, и я не знаю, сколько на это уйдет времени. И кто из братьев доживет до той поры… Я не хотел тебе говорить, но… Мартин тяжело болен. Пишут, покалечился на охоте, но я догадываюсь, что с ним. Он всегда был нетерпелив, он мог попробовать избавиться от этой рубахи! И от Кристиана давно нет вестей… он забывчив, но не настолько же! И Михаэль отвечает двумя-тремя фразами…

Эрвин вдруг вскочил на ноги — снова полетел во все стороны песок, едва не засыпав мне глаза.

— Я ничем не могу им помочь! — воскликнул он. — Ничем! Если бы я отыскал ведьму, то заплатил бы ей чем угодно, лишь бы спасти братьев! Не себя, нет, кому я нужен, но они…

Я не удержалась, бросилась к нему и обняла за пояс. Вряд ли я могла причинить ему такую боль, какой он не испытывал до сей поры.

— Не надо, Марлин, — негромко сказал он, отстранив меня. — Не надо… У тебя есть этот кинжал. А я умею искать, и я найду Лауру, чего бы мне это ни стоило. Может быть, вместе с жизнью ведьмы уйдет и злое колдовство, а если нет, я буду знать, что попытался сделать хоть что-то…

«Я тебе помогу, — ответила я взглядом. — Она убила Клауса и продолжает убивать других твоих братьев. И тебя самого: как бы ты ни крепился, долго не выдержишь. Нужно найти ведьму. И убить… Я с радостью сделаю это!»

Тут я взглянула в сторону моря и взмолилась про себя, чтобы морская ведьма откликнулась на мой призыв. В конце концов, у нее остался мой голос: я ведь видела, как она заключила его в хрустальный сосуд! Так вдруг эта склянка мерцает сейчас у нее в пещере? Вдруг она может слышать на расстоянии? Или сестры все же доберутся до нее… Только как знать, что потребует ведьма в уплату? А впрочем… Я отдам свою жизнь, если будет нужно, она мне не дорога, знать бы только, что убийца Клауса получила по заслугам!

— Едем домой, — сказал Эрвин, глядя в землю. — Вечереет.

Уже сидя в седле, я обернулась, чтобы посмотреть, как солнце опускается в море, ярко-красное, цвета крови, и стиснула рукоять кинжала.

«Жди, Лаура, — подумала я, — я тебя убью, кем бы ты ни была и чего бы мне это ни стоило!»

Увы, сестры ничем не сумели мне помочь. Морская ведьма, сказали они, отказалась даже слушать их, не захотела и назвать плату, за которую сумела бы мне помочь. Правда, добавила старшая сестра, старая чародейка велела кое-что передать мне, и были это такие слова: «Ты отдала свой голос за призрачную надежду, ты обменяла свою жизнь на чужую, а счастье и любовь — на вечные муки. Тебе нечем больше платить».

Признаюсь, я поняла в лучшем случае половину. Голос — это понятно, чужая жизнь — тоже, настоящим человеком мне не стать, как ни старайся. Любви мне тоже не видать, и весь свой оставшийся срок я буду лишь вспоминать о Клаусе… Но что еще я могу отдать? У меня осталась только моя жизнь, но ведь и с ней я готова расстаться! Почему же ведьма не упомянула об этом? Или же жизнь моя — настолько ничтожна, что и для оплаты не годится? Говорила бы сразу, чем ходить вокруг да около…

Увы, сестры не сумели снова поговорить с ведьмой — она просто перестала подпускать их к своему жилищу. Другим русалкам, что приходили со своими просьбами, ядовитые полипы освобождали дорогу, но любому, кто мог хотя бы задать вопрос о моей беде, сразу же преграждали путь. Это было странно: я всегда знала, что ведьма, даже если не сумеет помочь, так хоть скажет прямо, что затея безнадежна!