Это было, поэтому кончилось, но остался ядовитый, гнусный цветок. И везде была пульсация болезни, бездумье и бараний грех. Можно было именоваться Хрен. Головко заплакал, вставая с двадцать второй почвы.

- Навсегда... - прошептало его лицо, возвышающееся над землей.

- Я понимаю, - сказал улыбающийся Хек, стоящий около костра. - Я вижу вас. Отвернитесь и глубоко вздохните. Это пройдет. Следующая секунда будет иной. Головко медленно переместил свой взор и увидел красный чум. Это чум стоял, и больше ничего.

- Неспособность... - потрясение проговорил Головко. - Способность... И я...

- Вы здесь, - бодро отозвался Хек.

- Я узнал... - сказал Головко.

- Не будем об этом, - сказал Хек. - Эти знания бездонны, как ваш мир.

- В них что, нет дна? - дрожа, спросил Головко.

- Напротив, - улыбаясь, ответил Хек, - там есть одно только дно. Одно дно, и все. Не правда ли, интересно?

- Да нет... Где я? Что это? Почему я полусижу на мокрой почве, и у меня в голове какой-то страх, Бог, предел? Это гибель, это начало? Я вижу рядом с вами еще одну девочку.

Головко встал, не спеша вытянул вперед руки, потом поднял правую ногу и дотронулся носком до большого пальца левой руки.

- Все это одно, единственное, - сказал Хек. - Вы должны понять. Бог, страх, Якутия. Вам дается возможность. Это просто праздник <Кэ>. Просто Кюсюр, тундра. Девочки нет, но это неважно. Оставайтесь с нами, вы можете быть всем.

- Не знаю... - пробормотал Головко, подпрыгивая. - Мне страшно. Мне надоела эта глобальность внутри меня, это приближение к какому-то верху, или низу. Не хочу мудрости! Оглупите меня.

- Вы и так дурак, - сказал Иван Хек. - Но ведь ото же правда. Зачем вам нужно что-нибудь еще, какая-то жизнь, страна? У нас есть природа, красота и истина. И безобразие, и свет, и мрак.

- А Жукаускас? - спросил Головко.

- Он есть, - ответил Хек.

- А я? - спросил Головко.

- Вы здесь, - ответил Хек.

Головко посмотрел вокруг. Костер почти догорел, и человек в желтой одежде ломал новые ветки карликовых баобабов и тоненькие стволы пальм. Он бросал их в еле тлеющее пламя, которое тут же меняло цвет, становясь сперва желто-зеленым, а затем синим. Невдалеке от костра стояли Саргылана и Елена, взявшись за руки, и их глаза были закрыты. В другой стороне все так же сидели разные люди у чумов, и чуть слышно что-то говорили. Может быть, <шика-сыка>, Может быть, <шамильпек>. А может быть, <у>. Далеко в тундре блевал Жукаускас.

- Он ушел от меня, он считает, что я - предатель Якутии... - пробормотал Абрам, сложив руки за спиной. - Ему плохо, а мне все равно.

- Вы - предатель Якутии? - спросил Саша Васильев, появившийся здесь. - Почему вы так думаете? Может быть, вы - Бог Якутии?!

- Я? - ужаснулся Головко.

- Вы! - сказали Васильев и Хек хором, - Запрокиньте голову, вытяните вперед левую руку, выставьте мизинец.

- Что? - сказал Головко.

- Вы должны сказать простую фразу, - проговорил Хек: -

Амба-Кезелях-Сергелях

Шу-шу-шу

- Что за бред, - сказал Головко, - почему небо стало голубым? Где?

- Сделайте так! - крикнул Васильев и ударил Абрама Головко ладонью по пояснице.

- Я могу, - сказал Абрам.

Он запрокинул голову, вытянул вперед левую руку, выставил мизинец и отчетливо произнес:

- Амба-Кезелях-Сергелях Шу-шу-шу.

- Все!!! - торжественно воскликнули Васильев и Хек и захлопали себя руками по ляжкам. - Вы - Бог Якутии. Преображение произошло!

- Ну и что? - спросил Головко.

- Ничего, - сказал Хек. - Теперь вы - Бог.

- Целой Якутии? - спросил Головко.

- Конечно. Якутия находится у вас в пупке.

- Да идите вы! - крикнул Головко.

- А вы посмотрите.

Головко расстегнул рубашку и осмотрел свой пупок. В нем была какая-то синяя шерстинка. Он вытащил ее и положил на ладонь.

- И что, это - Якутия?

- Якутия, - согласился Васильев.

- Вы издеваетесь?!

- Нет.

- Но это же какое-то дерьмо! От рубашки, от штанов, не знаю от чего...

- А разве Якутия не может быть дерьмом? Или вы не знаете ее происхождение? Все правильно: Якутия находится в пупке Бога, произошла от его рубашки, в минуты гнева воспринимается им, как дерьмо.

- Да ну вас! - воскликнул Головко и дунул на ладонь. Шерстинка исчезла.

- Конец света, - тут же сказал Хек. - Бог не призрел Якутию, уничтожив ее, и она отпала от Бога, оказавшись предоставленной самой себе.

- Жукаускас ушел от меня, и считает, что я - предатель Якутии, - пробормотал Головко. - Ему сейчас плохо, его тошнит, а мне - плевать.

- Вы - предатель Якутии? - спросил Саша Васильев. - Почему вы так думаете? Может быть, вы - Бог Якутии?!

- Я? - поразился Головко.

- Вы! - сказали Васильев и Хек. - Поднимите правую ногу, закройте левый глаз и чмокните ртом четыре раза. И будет все.

- Какая дурь... - прошептал Головко.

- Давайте! - крикнул Хек и ударил Абрама Головко кулаком по колену.

- Да на здоровье, - сказал Головко и тут же поднял правую ногу, закрыл левый глаз и четыре раза чмокнул.

- Все! - воскликнул Васильев, - Итак, вы - Бог Якутии. Воплощение возникло.

- Целой Якутии? - спросил Головко.

- Да, - подтвердил Хек. - Целой, огромной, великой, самой крошечной Якутии.

- Как, почему самой крошечной?! - обиженно спросил Головко.

- Потому что Якутия - это то, что предшествует мельчайшей частице материи; это - переходная ступень от идеальной возможности к реальности.

- Но вы сказали <огромная>...

- Потому что она - во всем! - радостно проговорил Хек. - Она везде, где есть творение; и творение находится всюду и в каждой вещи и в каждом слове; и Якутия возникает и гибнет бессчетное множество раз за мельчайшую единицу времени; и она пронизывает все становящееся и прекращающееся, словно дробленый лед, пронизывающий коктейль <Дайкири> как снег; и она присутствует как незримый и одновременно осязаемый дух свершающегося преображения, возникновения, зарождения; и она сочетает в себе бессмертие и смерть, вечное и преходящее, хаос и космос, божественное и животное... Человек, в конце концов, - это есть Якутия. И вы ее Бог!

- Ну что ж... - задумчиво сказал Головко. - Ладно. Стоит только почмокать, как становишься Богом такого невероятного понятия.