им по плечу и демонстративно завязываю вокруг бедер. Хорошо, что он широкий. Плохо, что полупрозрачный. Но лучше так, чем вообще никак. Устраиваюсь за импровизированным столиком на коленях и кладу руку на стрелку.

— Как там? — я коротко прокашливаюсь и низким замогильным голосом изображаю подобие транса. — Суженый ряженый, где ты мой наряженный?

— Я здесь, — подражая моему тону, отзывается Джонни-Билл.

Я фыркаю, но внутри опять все подпрыгивает. Джонни-Билл тоже смущается.

— Ладно, давай серьезнее, — кладет пальцы на стрелку так, чтобы слегка касаться моих и громко спрашивает:

— Мы призываем тебя, бесплотный дух, покровитель ночи! Ответь нам, здесь ли ты?

В тот же миг стрелка оживает, резко метается к вырезанному и подкрашенному черной краской слову «Да». По спине пробегает холодок, я взвизгиваю и отдергиваю руки, но осознав нелепость ситуации, прыскаю со смеху.

— Это ты сдвинул! — тычу пальцем в Джонни-Билла. — Просто пугаешь меня.

— Вовсе нет, — он кладет руку на сердце, но в глазах играют озорные огни. Его нетрудно раскусить.

За окном бушуют волны. Старый маяк скрипит, ветер со свистом врывается сквозь щели на окнах, и я почти верю в его слова, но разум от меня еще не сбежал. Джонни-Билл просто хочет поиграть. Что ж, я готова. И смело кладу руки обратно.

— Как тебя зовут, дух? — спрашиваю я.

Стрелка тут же принимается скакать от буквы к букве. Я произношу каждую вслух:

— В… р… е… д… н… Вредный? — и снова хихикаю. Какое точное описание моего спутника.

Стрелка показывает: да. И скачет дальше.

— Б…о…б. Тебя зовут Вредный Боб?

«Да»

— Ну и имечко, — фыркаю я. — А другого призрака ты придумать не мог?

— Ты что не слышала легенду о Вредном Бобе? — удивляется Джонни-Билл. — Ты же местная, родилась в нашем городе.

— Да, но большую часть сознательной жизни провела в Лондоне. Я уехала из дома в двенадцать лет. Домой возвращалась только на Рождество и летние каникулы, — говорю я. — Английские городские легенды я знаю. И их немало, но что твориться здесь… я как иностранка, имей в виду.

— Нелегко, наверное, тебе пришлось, — он строит сочувствующее лицо, и я закатываю глаза.

— Только не надо меня жалеть. Я училась в самой дорогой и престижной школе Британии. У меня образование лучше, чем у половины моих сверстников.

— Умная, красивая и недоступная? — улыбается он.

Я задираю голову и говорю:

— Именно так, — а сердце сжимается до боли.

Джонни-Билл кивает.

— Хорошо, я расскажу тебе легенду о Вредном Бобе, но сначала задам ему пару вопросов. — Он снова кладет руки на стрелку. — Боб, скажи мне, Адель счастлива, что выйдет замуж за Джонатана Брэдфорда младшего?

На этот раз я сама толкаю стрелку к слову «нет».

— Ух ты, — говорит Джонни-Билл. — Тут тоже не стоит сочувствовать?

— Я в порядке. Это традиции. Англичане уважают традиции, — отрезаю я. — Но радоваться им не обязаны.

Я вижу, как он нервно сглатывает. Кадык прыгает вверх и выдает все его чувства. Боже, какой милый парень.

— У меня есть шанс? — спрашивает он.

На этот раз я жду, что он сам подвинет стрелку, но он не двигает, только неловко замечает:

— На этот вопрос он, похоже, не знает ответ.

Он выглядит расстроенным, видно, думал, что так я смогу откровенно высказать ему свои чувства. Но я и сама не знаю, что делать дальше и говорю:

— Прости.

Он вскидывает палец вверх, веля мне замолчать.

— У меня будет второе свидание?

Стрелка движется в сторону «Нет», хотя я не прикладываю к этому совершенно никаких усилий. Он усмехается:

— Я так и думал. Но она ведь поцелует меня на прощание?

На этот раз я беру инициативу в свои руки и пишу:

«я подумаю об этом».

А он отвечает, не Бобу, мне:

— Ты мне нравишься, очень.

Я смотрю в его сияющие надеждой глаза и не могу сдержать улыбку. Какой чертовски очаровательный парень. И какое страшное, холодное и опасное место он выбрал, чтобы признаться в своих чувствах. Жаль, ответить на них я не могу.

Глава 21

— Вредный Боб появился на свет задолго до того, как этот город получил свое нынешнее имя. Времена Дикого Запада, хлопковые плантации на юге, чернокожие рабы и кокаин в аптеке без рецепта. Веселые были деньки.

Джонни-Билл сразу берет веселый тон, и я надеюсь, что больше о моем скором замужестве мы говорить не будем, как и о наших с ним «отношениях». Есть ли у него шанс? — вопрос, который ни в коем случае нельзя было задавать. Совершенно очевидно, что я должна была ответить «нет», но на самом деле я не знаю. Внутри бушует ураган из смеси желаний, сомнений и воспитания. И я слушаю его историю, надеясь, что он рассказывает мне простую шутку.

— Не то, что сейчас, да? — улыбается Джонни. — Тогда даже просто на улицу выйти было опасно, а сейчас ты сидишь в сверхкоротком платьице на вершине заброшенного маяка с незнакомцем и даже не боишься.

— Это что угроза? — прищуриваюсь я.

— Никак нет, просто подчеркиваю твою безрассудность, — улыбается он. — В те времена непросто было найти хорошую жену. Местные американские дамы Боба не привлекали. Он мечтал найти себе особенную девушку из страны, в которой родился.

— Великобритания, — догадываюсь я.

— Именно, — он многозначительно кланяется в мою сторону. — В этом ему помогло местное агентство, копившее досье барышень, желающих пересечь океан и осесть в Новом Свете. Одной из них была прекрасная юная Изабелла Войт. Роберт увидел ее фотографию и влюбился с первого взгляда. Он написал ей письмо впервые в тысяча восемьсот пятьдесят втором году. В конце того же года она ему ответила. Ее письмо до сих пор хранится в местном музее. Очень романтичное послание юной хрупкой девушки, мечтающей уехать из родной глубинки. Она писала, что является младшей из шести сестер и последней оставшейся без жениха. А ей уже исполнилось шестнадцать, и матушка корила ее за то, что она засиделась в родительском доме. Представляешь, да?

— Да уж, с тех пор не многое изменилось. По крайней мере не во всех семьях, — вздыхаю я и перевожу взгляд на маленькое треснутое окошко за спиной Джонни-Билла. Где-то там, по ту сторону океана, спрятался мой настоящий английский дом. Наверное, стоило там и остаться. По законам обеих стран я давно пересекла черту совершеннолетия.

— На самом деле многое, — парирует Джонни-Билл, — но речь сейчас не о тебе, а о старой шестнадцатилетней деве Изабелле. Ей не терпелось поскорее выскочить замуж хоть за кого-нибудь, а Роберт не спешил. Он писал ей письма весь следующий год,