если не нужны, – сказал Кацуро матери за обедом, когда сделал перерыв. – Я больше не буду там жить.

– Тогда можно я эту комнату себе возьму? – тут же спросила Эмико.

– Конечно.

– Ура! – Сестра захлопала в ладоши.

– Кацуро, ты не смотри, что отец наговорил, можешь вернуться в любой момент.

Кацуро горько улыбнулся матери:

– Ты же слышала: я обещал как мужчина мужчине.

– Но ведь… – Канако замолчала.

Уборкой он занимался до вечера. Канако между тем съездила в больницу и привезла мужа домой. Такэо выглядел гораздо лучше, чем утром.

На ужин сделали сукияки. Мать, кажется, разорилась на первоклассную говядину. Эмико обрадовалась, точно ребенок. Такэо, которому велели несколько дней воздерживаться от курения и алкоголя, переживал, что не может выпить пива. Для Кацуро это был первый после похорон ужин в атмосфере спокойного веселья.

Поев, он засобирался. Пора возвращаться в Токио. Канако предложила ему поехать с утра, но Такэо остановил ее: мол, пусть поступает как хочет.

– Тогда я пошел, – объявил Кацуро родителям и сестре, держа в каждой руке по сумке.

– Ты там держись, – сказала мать.

Отец промолчал.

Выйдя из дома, Кацуро решил не идти прямо на станцию, а сделать небольшой крюк: надо было заглянуть еще разок в лавку Намия. Может, в ящике для молока лежит ответ на вчерашнее письмо.

Ответ действительно был. Сунув его в карман, Кацуро в последний раз оглядел заброшенный магазинчик. Ему показалось, что покрытая пылью вывеска хочет что-то ему сообщить.

Добравшись до станции и сев в поезд, он раскрыл письмо.

«Господину музыканту из рыбной лавки.

Я прочитал ваше третье письмо.

В подробности вдаваться не буду, но встретиться лично мы не сможем. Да и не надо. Думаю, вы бы тогда разочаровались. Вам стало бы стыдно, что советовались с таким типом. Так что не будем об этом говорить.

Итак, вы решили оставить карьеру музыканта?

Наверное, только на время. Вы все-таки будете к этому стремиться. Возможно, к тому моменту, когда мое письмо попадет к вам в руки, вы уже передумаете.

А что правильно, что нет – уж извините, я не знаю.

Скажу только одно.

Ваше стремление двигаться по пути музыки не будет бессмысленным.

Будут люди, которых спасут ваши песни. И музыка, которую вы создали, обязательно останется в этом мире.

Если вы спросите, откуда такая уверенность, я не смогу вам ответить, но я в этом убежден. Верьте в себя до конца. До самого, самого конца.

Больше я ничего сказать не могу.

Лавка Намия».

Закончив читать, Кацуро покрутил головой.

И что это значит? Неожиданно вежливый ответ. Ни одного грубого слова, как раньше.

А самое странное – что он понял стремление Кацуро снова взяться за музыку. Может, именно поэтому лавка Намия решает проблемы – потому что отлично читает в человеческих сердцах?

Верить, значит, до конца? Надеяться, что мечта когда-нибудь сбудется? Но хватит ли ему твердости?

Кацуро положил письмо в конверт и сунул в сумку. Что ж, по крайней мере, оно вселило в него мужество.

В витрине магазина, мимо которого он шел, лежала стопка компакт-дисков в голубой обложке. Замирая от радости, Кацуро взял один в руки. На обложке было напечатано: «Возрождение», а рядом – «Кацуро Мацуока».

Наконец-то он достиг того, к чему стремился.

Долгим же был путь. Едва вернувшись в Токио, он с удвоенным рвением взялся за дело: записывался на разные конкурсы, участвовал в прослушиваниях, отправлял свои пленки в студии звукозаписи. Даже выступал в бесчисленных уличных концертах.

И все равно – никакого успеха.

Время текло быстро. В конце концов он почувствовал, что оказался в тупике.

И тогда вдруг один из слушателей уличного концерта предложил ему выступить перед воспитанниками детского дома.

Не совсем понимая, зачем это нужно, Кацуро согласился.

Первый детский дом, в который он приехал, был совсем небольшим, в нем жили меньше двух десятков детей. Он играл и пел, отчего-то испытывая неловкость. Дети слушали, и, кажется, им тоже было неловко.

Наконец кто-то из ребятишек захлопал в ладоши. Как по сигналу, другие тоже присоединились. Кацуро воодушевился, и дальше пошло повеселее.

Давно он не чувствовал такой искренней радости от пения.

9

С тех пор он стал ездить по детским домам Японии. У него было заготовлено более тысячи песен для детей. Что ж, настоящего дебюта не случилось, но…

Кацуро покачал головой. Не случилось дебюта? А как тогда назвать этот диск? Вот он, самый настоящий дебют! Да еще и с его самой любимой песней.

Он приготовился пропеть под нос «Возрождение», но почему-то не мог вспомнить слова. Что за ерунда! Это же его собственная песня!

Как же там поется? Кацуро раскрыл диск, вынул вкладыш, чтобы взглянуть на текст. Но пальцы не слушались, он никак не мог развернуть сложенный листок. Из магазина доносилась оглушительная какофония, даже ушам стало больно. Что это? Что за музыка такая?..

В следующее мгновение Кацуро открыл глаза. Он не сразу понял, где находится. Незнакомый потолок, стены, шторки. Когда глаза наткнулись на них, он сообразил, что это комната в «Марукоэне».

Пронзительно дребезжал звонок. Кто-то визжал. Прозвучал чей-то голос: «Пожар. Сохраняйте спокойствие».

Кацуро выпрыгнул из постели. Схватив сумку и джемпер, сунул ноги в туфли. К счастью, спал он одетым. Что делать с гитарой? Бросить. Ответ пришел за секунду.

Выйдя из комнаты, он вздрогнул. Коридор был заполнен дымом.

Мужчина-воспитатель, прижимая ко рту носовой платок, поманил его рукой:

– Сюда. Пожалуйста, выходите.

Он послушно последовал за мужчиной. Побежал вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки.

Но, спустившись на первый этаж, он остановился – увидел в коридоре Сэри.

– Что ты здесь делаешь? Сказали же, быстро уходить! – рявкнул он.

– Братишки… Тацуюки нигде нет.

– Что?! Куда он мог деться?

– Не знаю. Наверное, сидит на крыше. Когда ему не спится, он всегда уходит туда.

– На крыше…

Он на мгновение заколебался, но дальше действовал быстро. Сунул свои вещи Сэри.

– Возьми. И выходи наружу.

Она удивленно вытаращила глаза, но Кацуро уже бежал вверх по лестнице.

Дым быстро густел. Из глаз катились слезы. В горле першило. Мало того, что ничего не видно, так еще и дышать тяжело. Самое ужасное – непонятно, где горит, что горит…

Возможно, дальше идти просто опасно. Наверное, лучше выбираться наружу. И тут он услышал детский плач.

– Эй, ты где? – крикнул Кацуро.

Дым тут же попал в горло. Задыхаясь, он двинулся вперед.

Послышался звук, как