Для дикарей это явилось абсолютнейшей неожиданностью. В первый момент многие из них, растерявшись, уставились на невесть откуда взявшегося врага. Расстояние неуклонно сокращалось, и скоро Катон уже мог присмотреться к бриттам, с которыми ему предстояло сойтись в рукопашной. Он отчетливо видел искусственно выбеленные волосы, замысловатые татуировки на обнаженных, раскрашенных цветной глиной торсах, яркие шерстяные штаны, опасные клинки длинных мечей и наконечники боевых копий.

— Держать ряды! — рявкнул Макрон, когда из-за неровности склона его центурия едва было не потеряла равнение с остальными центуриями когорты. — Не сбиваться с шага!

Строй выровнялся, и шестая центурия продолжила наступление. До варварских укреплений оставалось около полумили, когда навстречу наступавшим из ближайших ворот дикарского лагеря выбежал небольшой отряд пращников и по прямоугольным щитам легионеров забарабанил смертоносный град. Над головой Катона что-то просвистело, и центурион шедшего позади подразделения, вскрикнув, схватился за раздробленную ключицу и повалился в густую траву, выронив из рук копье. Помогать ему было некогда, тем более что пращники уже произвели новый залп.

Осталось идти с четверть мили. Склон выровнялся, и снизу уже не было видно, как разворачивается схватка у частокола. Зато перед когортой словно бы ниоткуда выросли большие лагерные ворота, и старший центурион жезлом указал на них, дескать, вот цель. Надо отметить, что бритты со свойственной всем кельтам дерзкой беспечностью даже не потрудились закрыть их, и четвертая когорта, сметя с пути пращников, вплотную приблизилась к ним, когда из дикарского лагеря вывалила толпа тяжеловооруженных пехотинцев в богато украшенных шлемах. С неистовым ревом бритты устремились на римлян, потрясая щитами и длинными мечами.

— Копья к бою! Бросай!

Макрон едва успел повторить приказ, и все центурии, шедшие впереди, разом метнули свои копья, которые по низкой дуге полетели к ораве вражеских меченосцев. На миг воцарилась тишина, а потом смертоносный дождь пролился на бриттов, сопровождаемый треском, стуком и пронзительными криками.

Многие копья вонзились в щиты бриттов, однако это вовсе не означало, что их метнули впустую. Острые наконечники накрепко застревали в коже и дереве, а древки, окованные железом, ни сломать, ни перерубить было невозможно, между тем как немалый вес этих копий оттягивал к земле вражеские щиты, не давая возможности дикарям полноценно орудовать ими. Бриттам приходилось бросать то, что единственное их защищало, и схватываться с наступавшими римлянами, не имея возможности хоть чем-либо прикрыться от разящих ударов коротких мечей. К тому же все мужество, вся ярость и вся отвага варваров все-таки не могли соперничать с выучкой, дисциплинированностью и превосходным вооружением обученных действовать как единое целое легионеров, так что сплоченные когорты неуклонно прокладывали себе дорогу сквозь вражеские скопления. Возможно, на более открытом пространстве численное превосходство могло бы помочь бриттам сдержать неприятеля, но в сложившейся обстановке они никак не могли ударить все разом. В результате те из сбившихся в плотную толпу дикарей, что оказывались непосредственно перед римским строем, падали, сраженные колющими ударами коротких мечей, вылетавших из-за больших прямоугольных щитов, а оказавшихся на их месте ждала та же участь.

Шестая центурия выдвинулась на фланговую позицию, когда когорта прорвалась сквозь ворота на обширную, забитую множеством примитивных палаток и шалашей территорию лагеря Каратака. Тысячи бриттов оказались зажатыми между Вторым легионом и теми римскими силами, которые вели бой за верхнюю линию укреплений. Воцарилось недолгое мрачное затишье — уже торжествовавший было победу противник вдруг осознал, что реальность не так уж приятна.

Римляне взяли его в клещи, сделав весьма сомнительной возможность не только победы, но и организованного отступления. Вожди бриттов, поняв, в какой ловушке они оказались, отчаянно попытались, пока битва еще не превратилась в резню, навести среди своих людей хотя бы подобие порядка.

Катон находился на передовой линии Второго легиона. Стоя плечом к плечу со своим центурионом и товарищами, он, как и все, ждал приказа. И приказ последовал — отданный на правом фланге, он быстро обежал по цепочке когорты, и в считаные мгновения легион под прикрытием сведенных воедино щитов ровным, неторопливым шагом двинулся вперед. Пращники и лучники дикарей продолжали обстрел, но сплошная стона щитов казалась практически непробиваемой. Некоторые бритты в ярости и отчаянии бросались на нее, стремясь, пусть и ценой своей жизни, проделать в ней брешь.

— Берегись! — крикнул Макрон, когда здоровенный варвар откуда-то сбоку устремился к Катону.

Предупрежденный оптион отвел свой щит влево, ударил нападавшего его бронзовым ребром в лицо и, почти не задумываясь, вонзил короткий меч в тугое брюхо, перекрутил там и выдернул. Бритт издал стон и рухнул набок.

— Славная работенка! — воскликнул пребывавший в своей стихии Макрон, пронзив грудь очередному бритту и пинком сбросив тело с клинка.

Двое или трое легионеров шестой центурии в пылу схватки выскочили вперед, но были остановлены ревом центуриона:

— А ну назад! Кому сказано, в строй! Я вас запомню!

Солдаты мгновенно вернулись в строй, не осмеливаясь встретиться с суровым взглядом своего командира. Похоже, в данный момент они боялись его куда больше, чем всех варваров, вместе взятых.

Сражение у частокола закончилось, и теперь бойцы Четырнадцатого теснили бриттов по откосу в их лагерь. Оказавшиеся в тисках бритты сражались с дикой, поистине устрашающей неистовостью отчаяния. Искаженные яростью лица, свирепые вопли словно бы наделяли их демонической силой, однако дисциплина и выучка все равно брали верх. Римский легион, действуя так слаженно, будто все бойцы его являлись частью некоего единого организма, неумолимо продвигался вперед, теперь уже по территории лагеря, сближаясь со Вторым легионом, в ходе наступления которого его шестая центурия оказалась на пятачке, отведенном для приготовления пищи. Там по-прежнему горели кухонные костры, и в сгущавшемся сумраке их кровавые отблески делали картину битвы еще более ужасающей.

Отвлекшись на это, Катон не заметил, откуда на его щит обрушился страшный удар, но сила его была такова, что юноша, не удержавшись на ногах, полетел прямо в костер, над которым был подвешен исходивший паром котел. Огонь, прежде чем его успела залить вода, опалил оптиону ноги, а вылившийся из опрокинувшегося котла кипяток обварил бок. Боль была такая, что он не сдержал крика, однако ни щита, ни меча при этом не выронил. Уже лежа, он получил по щиту еще один сильный удар и увидел над собой худощавого бритта с заплетенными в длинные косы космами и искаженным звериной ненавистью лицом. Варвар занес двойную секиру, и Катон вскинул меч Бестии, чтобы отразить удар, но его так и не последовало. Макрон вогнал свой клинок бритту под мышку почти по самую рукоять, так что тот умер мгновенно. Катон, закусивший губу, чтобы не взвыть от жгучей боли, смог лишь кивнуть ему в знак благодарности.

Макрон ответил быстрой улыбкой.