Потом тростник, обогнул его справа и увидел очередной провал. Свежий — не успел зарасти зеленкой и наполниться водой. Довольно глубокая яма, на дне разорванные толстые трубы, железные конструкции, толстые кабели, все выглядит как поломанные кости и порванные жилы. Странное вообще это место город, под кожей другая жизнь, и, где ни копни, обязательно чего-нибудь увидишь.

Провал разделял дом, невысокий по здешним меркам, в пять уровней. Дом казался разорванным пополам, можно было видеть, как там все внутри устроено, некрасиво выглядело.

После провала проходимость местности еще ухудшилась, из земли выставились ржавые штыри, много, точно выросли, опасно. Впрочем, я не особо удивлялся, тут могло и железо из земли расти.

Поворачивать не хотелось. И тут не в приметах дело, хотя приметы, ведь они не просто так. Любое существо оставляет след, человек тоже. И рано или поздно на этот след кто-нибудь пристраивается. Поэтому возвращаться всегда опасно, лучше через штыри. Пришлось пробираться на цыпочках, аккуратно, все равно комбез подрал. Затем стало идти уже проще, руины расступились, и я увидел необычное. Круглую, вернее, овальную площадку, блестящую, почти сияющую.

Лед. Прямо здесь, посреди жары. Смешно. Ненормально.

Я поднял камень, швырнул. Камень заскользил по поверхности. Быстро, действительно как по льду, только лучше. Здорово. Мы у себя тоже катались, когда зима случалась особенно злая, болота кое-где подмерзали, и по ним вполне можно было скользить. А в морозный год даже по некоторым речкам.

Осторожно потрогал. Теплый. Значит, не лед вовсе, другое. Потрогал сильнее. На зеркало похоже или на стекло. Теплое.

Постучал пальцем. Непонятно…

Осмелился, попробовал встать. Лед держал.

И тут вдруг накатило опять. Захотелось. Прокатиться. По этому стеклу. Встал и второй ногой. Сделал шажок. Покатился. Оттолкнулся чуть посильнее, покатился дальше. Третий раз оттолкнулся и упал.

На этом надо было бы мне и остановиться, но взял азарт, такое со мной бывает. Вроде бы серьезный человек, а иногда выкину… Детство играет.

Я поднялся ото льда, оттолкнулся посильнее. Неожиданно повело вправо, попытался затормозить, прижал ко льду подошву, но это только увеличило скорость. Я несся к центру площадки.

Конечно, я уже понял, что в этом нет ничего хорошего. Что это опасно. Спохватился, раззява, болван надувной, да поздно. Успел сорвать кошку, размахнулся, швырнул. Кидал в деревья, кошка вцепилась в ветви, веревка натянулась, меня увело вперед, ноги дрыгнулись, и я снова упал. В этот раз менее удачно.

Шлем у меня хороший. Пуленепробиваемый. Внутри особый материал, мягкий и вязкий. Если бы я ударился затылком об это стекло без шлема…

Короче, очнулся я. Солнце висело уже почти в самом небе, то есть высоко. Когда я выкатился на это поле, оно еле-еле взбиралось часов на одиннадцать, а сейчас…

Лежал на твердом. Папа пронзительно мяукал рядом. Я попытался повернуться на бок, не получилось, остался лежать на спине.

Левой рукой попытался нащупать веревку от кошки. Вокруг простиралась твердая гладкая поверхность, никакой веревки. Попробовал сесть.

Не получилось.

Странно.

Попробовал еще, и снова безуспешно. Я извивался на спине, стараясь сесть. Нижняя часть уходила вперед, зад проскальзывал, сесть не получалось.

Теплый лед был скользок. Хотя, конечно, подо мной был не лед. И не застывшее стекло, на стекле я кое-как бы удержался. Это была непонятная поверхность, настолько гладкая и скользкая, что ни сесть, ни перевернуться на ней не получалось.

Решил подумать о сложившейся ситуации спокойно, оглядеться. Веревка от кошки висела на кустах, можно забыть.

Справа мычал Папа. Он откатился от меня метров на десять и теперь пытался приблизиться, высунул лапу и старался грести. Но поверхность поля не поддавалась когтям, Папа тоже барахтался, фырчал, одним словом, бесполезно старался.

До меня начинал доходить смысл всей этой поляны. Сюда попадали всевозможные твари, живые и даже, возможно, мертвые, то есть поганые. Они вкатывались в центр этой ловушки, где скользкость стекла была просто необыкновенной. И застревали. Сначала они пытались вырваться, били конечностями, визжали, щелкали зубами и царапали когтями, одним словом, проявляли волю. Но постепенно эта воля начинала скисать, попавший в ловушку зверь сдавался и медленно умирал. После чего прилетала какая-нибудь голодная воздушная пакость, подбирала останки и блестящая поверхность была снова чиста и готова.

Я нащупал нож. Лезвие не воткнулось, не зацепилось, поверхность подо мной оставалась неприступной. Так…

Поразмыслив, я решил опробовать другое, я не садился, я старался перевернуться на живот. Наверное, через час это получилось. Теперь я лежал на пузе. Особых, впрочем, преимуществ это мне не принесло. Я попробовал грести руками, как в воде…

Подгребал очень сильно, плечи разболелись, при этом я не сдвинулся ни на сантиметр.

Солнце палило все жарче и жарче, и лежать становилось все неприятнее. Неожиданно мне пришла в голову интересная мысль. Я с трудом выцарапал из-за спины карабин, направил его в сторону берега и выстрелил. Отдача отбросила меня в сторону, и я немного сдвинулся, метра на полтора. Поскольку иного выхода не было, то я решил действовать. Стрелять до тех пор, пока отдача не прибьет меня к берегу.

Тридцать выстрелов, примерно, за тридцать выстрелов я должен выбраться. Конечно, в восторг это не приводило. Потратить тридцать зарядов только для того, чтобы дотянуться до земли… Но другого выхода я не видел.

Я выстрелил второй раз и еще немного подвинулся.

Перезарядился. Надо было прочитать тропарь, но я никак не мог решить, какой именно следует употреблять в таком положении. Поэтому вместо тропаря я выстрелил.

Третий выстрел подвинул меня еще немного к цели, воодушевленный, я перезарядился снова.

Четвертый все испортил. Я выстрелил. Видимо, я немного не рассчитал с направлением. Заряд ушел в сторону, и меня вместо того, чтобы подвинуть, развернуло. Причем очень здорово, я принялся вертеться, как детский волчок.

К счастью, я лежал на животе. Через минуту верчения меня вывернуло, а еще через минуту это произошло второй раз. На спине наверняка бы захлебнулся.

Я вертелся. Вернее, я чувствовал, что мир вертится вокруг в вялом тошнотворном хороводе. Остановиться я не мог долго. Когда это, наконец, случилось, я с трудом смог поднять голову. Некоторое время лежал, стараясь отдышаться. Да не старался даже, потому что сил никаких не осталось. Стрелять бесполезно, это ясно.

Глупо.

Я расслабился и растекся по стеклу. Хотелось спать, и я стал спать. Иногда лучше спать.

Не знаю, я проспал, наверное, часа полтора. Во всяком случае, солнце сместилось не сильно. Открыл глаза. Теперь хотелось пить. Смертельно. Дотянулся до бутылки. Попил. Голова болела, во рту перекатывался мерзкий привкус. Папа поскуливал. Никогда не слышал, чтобы он скулил, а сейчас вот да.