После ухода Волина Терентий Емельянович, не чуя под собой ног, опустился на свободную кровать и долго-долго смотрел в лицо своей спящей жены. Еще до того, как ей дали успокоительное, по настоянию доктора, Василиса переоделась в больничную одежду, придававшую ей полуфантастический вид и наводившую на мысли не то об осужденной, не то о нищенке. Ее тулуп, платье и дырявые поношенные чулки грудой лежали на деревянном стуле, стоявшем возле стены, и всякий раз, когда взор отставного штабс-капитана падал на эти чулки, ему хотелось плакать. Чулки словно символизировали всю их жизнь, далекую от тонких материй, которую они латали и чинили в безуспешной попытке выкроить из нее что-то более-менее пристойное. Супруги Печка знали о себе, что они не птицы высокого полета и никогда ими не станут, и нельзя сказать, чтобы их это особо печалило. По-настоящему их задевало только одно: что у них не было детей. Много, много было пролито слез, пока Василиса не смирилась и не обратила всю свою нерастраченную любовь на племянников, детей своей родной сестры. И оттого она оказалась вдвойне не готова к тому ужасу, который неожиданно обрушился на нее.

Убийство, зверское, бессмысленное, квартира сестры, залитая кровью, полицейские формальности, допросы, похороны, на которые собрались все знакомые и знакомые знакомых, и каждый подходил и выражал Василисе и ее мужу свое сочувствие – все промелькнуло перед внутренним взором отставного штабс-капитана, как один непрекращающийся кошмар, который хочется поскорее забыть. Но то, что случилось, относилось к разряду происшествий, которые не получится забыть – до самого последнего вздоха.

Терентий Емельянович немного знал Колозина и несколько раз беседовал с ним о каких-то мелочах. После убийства отставной штабс-капитан истерзал себе всю душу, пытаясь нащупать в своих воспоминаниях нечто, подобие следа, хотя бы намек на то, что все завершится так страшно и жестоко, что студент разрушит их с Василисой жизнь до основания. Но Колозин всегда вел себя как самый обычный человек, а когда его задержали, на допросах он держался на удивление спокойно и ничем не показал, что он действительно виновен.

Оттого отставной штабс-капитан и терзался сомнениями. Он не был уверен, что Дмитрий Колозин убийца, однако Василиса, знавшая от сестры о ее разногласиях с жильцом, ни минуты в этом не сомневалась. Совершенно ни от кого не таясь, она кровожадно радовалась, что проклятый студент, убивший ее сестру, мужа сестры и их двух детей, получит по заслугам. Но тут в дело вмешался Павел Антонович Снегирев, и внезапно выяснилось, что дело-то шито белыми нитками. Ну, ссорился Колозин с сестрой Василисы, ну, не платил за квартиру, но орудие убийства не найдено, пропавшие из квартиры жертвы вещи не обнаружены, и вообще доказательств убийства у следствия никаких нет, если не считать показаний соседки-алкоголички, которая видела, как студент выходил из квартиры. Обвинению очень хотелось верить, что выходил как раз после преступления, что день и время события соответствовали версии о том, что Колозин виновен, но защита сразу же обратила внимание на то, что свидетельница путает даты, она не раз ругалась в прошлом с обвиняемым и вообще ее словам веры нет. Что же касается того факта, что у Колозина не было алиби, так как в момент совершения преступления он просто гулял по улицам, то ведь никому же не возбраняется ходить по Петербургу столько, сколько ему заблагорассудится…

Однако никакие доводы, которых оказалось достаточно для того, чтобы убедить общественное мнение в невиновности Колозина, не могли смягчить Василису. Она упорно продолжала считать, что студент виновен, что ему удалось обвести всех вокруг пальца, он убийца, проклятый душегуб и чудовище, которое хуже любого зверя. А когда она поняла, что Колозин ускользнул от наказания благодаря тому, что обратился за поддержкой к знаменитому Снегиреву, она возненавидела Павла Антоновича едва ли не больше, чем того, кого считала губителем своих близких.

А потом была долгая, мучительная поездка с пересадками в вагонах третьего класса, изумленные лица слуг в имении Снегирева, ужасный скандал, завершившийся припадком, четыре стены, окрашенные в желтый цвет, и кровать с серым одеялом, на которой Василиса заснула, поджав ноги.

Терентий Емельянович вздохнул. Здесь, в полумраке палаты, он бодрствовал не один – вместе с ним было сознание собственного бессилия и еще кое-что, что было еще горше – страдание из-за того, что его жена так изводит себя. Он услышал, как скрипнула дверь, и повернул голову.

– Меня зовут Ольга Ивановна, – тихо сказала женщина, стоявшая на пороге, – я здесь работаю. Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне или к сиделкам.

Он пробормотал несколько слов благодарности, но тут Василиса застонала, заворочалась во сне, и он умолк. Ольга Ивановна внимательно посмотрела на его лицо и вышла. Тяжело вздохнув, штабс-капитан сел поглубже на кровати, привалился спиной к стене и сам не заметил, как провалился в беспокойный сон.

Когда он проснулся, то увидел, что жена смотрит на него и легко улыбается.

– Ты… ты… – он хотел продолжить, но не смог закончить фразу.

– Набедокурила я вчера, а, Терентий?

– Да уж!

В дверь заглянула вчерашняя медсестра, Ольга Ивановна. Лицо у нее было хмурое, но почему-то – штабс-капитан не смог бы объяснить, почему – он сразу же уловил, что это была, так сказать, не посторонняя хмурость, а нечто, к чему имели прямое отношение он и Василиса.

«Ишь, какая неприятная», – неодобрительно подумал Терентий Емельянович. Вот вчерашний доктор ему понравился, но он определенно был человек совсем другого склада, чем эта фифа с напряженным лицом.

– Как вы себя чувствуете? – спросила медсестра.

– Благодарствуем, гораздо лучше, – ответила Василиса звонким голосом.

Медсестра метнула на нее странный взгляд и совершенно неожиданно спросила:

– Скажите мне вот что: кто-нибудь из вас выходил из палаты сегодня ночью?

– Зачем? – искренне удивился Терентий Емельянович.

– Ну, мало ли, – туманно ответила неприятная особа. – Вдруг вам так захотелось.

Штабс-капитан и его жена обменялись быстрым взглядом.

– Если вы хотите сказать, что нам тут не место… – начала Василиса дрожащим голосом.

– Нет, – отмахнулась странная медсестра, – я вовсе не о том. Дмитрий Колозин убит.

Терентий Емельянович, который пытался зевнуть, прикрыв рот рукой, застыл на месте. Василиса вытаращила глаза, потом завозилась, приподнимаясь на кровати.

– Как – убит? – пронзительно закричала она, волнуясь. – Что значит убит?

– Убит значит убит, – отрезала Ольга Ивановна, – ничего больше. Так ночью вы не выходили отсюда?

Василиса открыла рот.

– Да кто же его так? Божечки мои! Как это вышло? За что его?.. А почему вы спрашиваете, не выходили ли мы? – внезапно насторожилась она. – Вы что же, думаете, что кто-то из нас…

– Не важно, что я думаю, – сухо ответила Ольга Ивановна. – Будет следствие, и для вашего же блага лучше, если вы не попытаетесь сейчас бежать.