Разумеется, Трувора защищала от сглаза и порчи целая россыпь амулетов – но именно потому Андрей и наговорил след на текучую воду. Вода речная терпелива и бесконечна, тянет и тянет, точит и точит… Обереги, понятно, станут владельца защищать, но их сила ограниченна, порча за пару дней все вытянет. Утекут способности всех рун и ладанок, как вода из прохудившейся бочки. А воин ничего и не заметит. Кто же из обычных людей отличит выдохшийся амулет от настоящего?

Покончив со своим темным делом, Андрей отправился к болоту, на ходу срывая съедобные грибы и набивая ими живот, а добравшись до вязи, несмотря на ранний час, залез в свою уютную влажную нору среди густого целебного мха, закрыл глаза.

Он уже начал дремать, когда рыхлая толща закачалась, и к нему в логово решительно забралась болотница, тут же прижавшись всем телом. Положила голову на плечо:

– Скоро уходишь?

– Откуда ты знаешь? – Андрей поколебался, поднял руку, погладил ее по волосам.

Не мог же он оттолкнуть девушку, исцелившую его от ран, вытащившую буквально из мира мертвых!

– Чувствую… – Она прижалась плотнее. – Все эти дни ты был в заботах, сегодня же с легкой душой примчался. Я опять останусь одна.

Андрей помолчал. Чтобы сказать хоть что-нибудь, спросил:

– Как тебя зовут?

– Зачем мне имя? – удивилась болотница. – Кроме меня тут никого нет.

– А как ты стала… здешней хозяйкой? – осторожно подбирая слова, поинтересовался он.

– Пришла, – пожала плечами девушка. – С мамой поругалась, вот ее и бросила. Молодая еще была, глупая совсем. Вернулась бы, да там и без меня завсегда тесно было. Место прохожее, дети у многих случались. Сейчас, верно, там совсем плохо.

– Да-а, дети растут… – неопределенно поддакнул колдун.

В его разуме с грохотом обрушилась привычная картина мироздания, в которой русалками и болотницами становились девушки, утопившиеся от несчастной любви.

Впрочем, в этой картине и криксами оборачивались умершие некрещеными младенцы. Между тем минимум одну криксу он видел здесь собственными глазами. А христианство никто еще даже не задумал. Тысяча лет до первых проповедей.

– Ты ко мне так и не прикоснешься? – прямолинейно поинтересовалась болотница.

– Прости, но я люблю другую…

– Счастливая, – позавидовала нежить. – А ко мне на вязь когда еще мужчина снова забредет…

– Часто забредают?

Девушка неопределенно пожала плечами.

И то верно – зачем болотнице считать дни или годы, следить за временем? Бессмертное существо в неизменном мире…

– Может, тебе в город пойти? Или в деревню. Тут выше по течению есть, я видел.

– Ну их… – поморщилась водяная блондинка. – Суетятся они всегда, бегают с утра до вечера. Стучат, жгут, таскают, бьют… Воняет всегда далеко окрест. Не хочу.

– Да, здесь тихо, – согласился Андрей, обняв ее и прижав крепче. Закрыл глаза.

Болотница не собиралась чего-то требовать, не пыталась добиваться своего. Она умела ждать. Не сегодня – так через день, через год или через век. Не этот мужчина – так другой или третий. Немного терпения, спокойствия, размеренности – и когда-нибудь она и так получит все, чего желает.

Суета, борьба, спешка – это для смертных.

* * *

В следующий вечер Трувор заступил в сторожу вместе с братьями Чоком и Последышем. Заступил старшим, и это радовало тридцатилетнего мужчину. Ведь с братьями они были ровесниками, главным мог стать любой. Но Квасур уже который раз указал именно на него.

Ночь обещала быть теплой и безветренной. В такую караулить покой города одно удовольствие. Отдых, а не служба.

На небе уже высыпали звезды, а жители крепости отправились ко сну, когда из леса наконец вернулись с тяжелыми бадьями мокрого мха усталые плотники. Стража уже собралась закрывать за ними створки, когда Трувор услышал из зарослей вербы у родникового стока слабый девичий возглас:

– Помогите! Умоляю, помогите кто-нибудь! Я не могу идти!

– Вы слышали? – Воин глянул на братьев.

– Нет, – одновременно пожали плечами бородачи.

– Лю-ди-и! Хоть кто-нибудь! – Голос был молодым и сладким. Явно принадлежал какой-то юной ладушке. Может, кто из девок ногу подвернул, а в дневном шуме ее стонов не расслышать было? – Спасите меня! Тут холодно!

– Слышали? – опять спросил Трувор.

– Нет…

Но жалобный голосок все продолжал и продолжал звучать из кустов, тревожа Трувору самое сер-дце.

– Так… – решил он, положив руку на рукоять ножа. – Последыш, бди тут! Из ворот ни ногой! Чок, за мной!

Старший караула вышел на дорогу, шагов сто пробежал по ней, свернул к реке, к топкой низинке, раскинувшейся возле ручья. Время от времени здешний кустарник резали на лозу, но сейчас она успела изрядно разрастись вокруг древних корявых верб.

– Помогите! – Голос стал звонче.

Трувор, щурясь в темноту, раздвинул ветки. Идущий за ним Чок вытянул шею – как вдруг стремительное серое тело, взметнувшись в прыжке, сбило его с ног. Бородач вскрикнул, взмахнув руками, и тут же другой зверь впился ему в горло, заливая кровью тревожный крик.

Старший ничего не заметил, не услышал. В его уши продолжал литься нежный девичий зов, и потому воин ничуть не удивился, увидев сидящую почти в самом роднике нежную юную красотку, одетую лишь во влажную юбку и потому трясущуюся от холода.

– З-замерзаю! – вскинула она на воина огромные синие глаза, и Трувор торопливо снял носкую колдовскую куртку, набросил ей на плечи.

– Сколько раз селезней на подсадку ловил, – послышался за его спиной насмешливый голос, – а клюнувшим мужиком ты первый будешь…

Почуяв неладное, воин выхватил из петли топорик, резко развернулся. Увидел давнишнего чужака и без колебаний рубанул в голову. Оружие легко скользнуло сквозь призрак и накрепко засело в стволе старой вербы. И в тот же миг на запястье Трувора, дробя тонкие кости, сомкнулись волчьи клыки.

– А-а-а!!! – взвыл он от нестерпимой боли, схватился здоровой рукой за рукоять ножа, но почти сразу и на этом предплечье повис тяжелый зверь.

– Это не твое, подонок. – Андрей развеял мороки, подошел к воину и снял с его шеи серебряный с янтарем амулет. – И это не твое. – Он стянул с грабителя ботинки, расстегнул ремень и сдернул с Трувора штаны. – А это тебе больше не понадобится… – Колдун забрал его пояс с сумкой, отступил: – Он ваш!

Пара волков, удерживающих руки жертвы, разжала пасти и кинулась к горлу.

Молодой чародей тем временем отошел к накинутой на кусты ветровке, оделся. Примерил взятые с караульных пояса. Один застегнул, второй повесил через плечо. Услышал слабый шелест, уловил движение, поднял голову и встретился взглядом со статной темноволосой женщиной в длинном черном платье, усыпанном глянцевым бисером. В руке она держала обитую серебром костяную чашу. Гостья повела носом и вдруг скользнула прочь, спиной вперед, растворяясь во мраке.