американский исследователь Джон Робинсон задавал взрослым людям вопрос: «Можете ли вы сказать, что вы всегда чувствуете спешку, даже при выполнении необходимых дел, лишь иногда чувствуете спешку или почти никогда не чувствуете спешки?» Доля американцев, заявляющих, что они всегда чувствуют спешку, выросла с 25 % в 1965 г. до 35 % в 2005 г.[114] Кроме того, сейчас почти половина опрашиваемых также говорит, что у них почти никогда не бывает времени, которым они могут распоряжаться. Согласно большинству свидетельств, люди считают, что у них остается меньше свободного времени и что они проводят его в суете. Это верно и для других стран, в которых на протяжении конца XX в. наблюдался устойчивый рост чувства загруженности.

Соответствуют ли эти массовые представления о жизни в условиях нехватки времени данным о том, как люди проводят время? Действительно ли у людей остается меньше свободного времени?[115]

Для начала изучим тенденции, связанные с продолжительностью оплачиваемой работы. Несколько авторов показали наличие поразительно малого числа эмпирических фактов, подтверждающих утверждение Шор о том, что средняя продолжительность рабочей недели заметно изменилась за последние десятилетия. Этот вопрос по-прежнему остается предметом дискуссий по крайней мере в том, что касается предельных случаев, так как разные методики дают несколько разные результаты при наличии существенных различий от страны к стране. В США средняя продолжительность рабочего времени в целом остается неизменной на протяжении многих лет, как, например, в Австралии, Финляндии и Швеции. В таких европейских странах, как Франция и Германия, она сокращается вследствие соответствующей целенаправленной государственной политики[116]. В результате наемные работники во Франции и в Германии за год тратят на работу на 20 % меньше времени, чем наемные работники в США.

Однако в целом на протяжении последних пятидесяти лет ни в США, ни в Европе не наблюдалось однозначного роста продолжительности рабочего времени. Более того, с 1965 по 2010 г., когда более трети американцев ощущали постоянную спешку, в реальности у них стало больше свободного времени[117]. Этот вывод, основанный на использовании данных из дневников использования времени — самом прямом и надежном методе измерения количества свободного времени, — подтверждается многочисленными опросами, проводившимися в 19 странах мира. Долгосрочный рост количества свободного времени у трудоспособного населения наблюдается почти во всех странах, по которым у нас есть соответствующие данные.

Как же можно объяснить это несоответствие с ощущением растущей нехватки времени?

Этот парадокс объясняют по-разному. Все предлагаемые объяснения в чем-то верны и, более того, не являются взаимоисключающими, поэтому имеет смысл подвергнуть применяемые подходы углубленному рассмотрению. Начнем с тех, которые связывают главную причину ощущения нехватки времени с экономическими изменениями.

Один из ключей к вышеназванному парадоксу скрывается в проведении различия между количеством времени, доступного разным группам населения в данной стране. Хотя средняя продолжительность рабочей недели за последние несколько десятилетий почти не изменилась, общей тенденцией является все большая поляризация продолжительности рабочего времени — одни люди работают все больше и больше, а другие — все меньше или вообще не работают[118]. Длительное время работы у некоторых групп трудящихся компенсируется ростом числа тех, кто имеет относительно короткую рабочую неделю. Этот возрастающий разброс означает рост доли тех, у кого значительно увеличилась трудовая нагрузка. Причем рост продолжительности рабочей недели в непропорционально большой степени ложится на семьи с обоими работающими супругами, поскольку оба супруга в семье с очень длинной (совокупной) рабочей неделей скорее всего будут иметь хорошее образование и престижную работу. Таким образом, рабочая неделя продолжительностью 50 с лишним часов характерна преимущественно для лиц свободных профессий и управленческого класса, то есть именно для тех, «кто диктует условия публичной дискуссии и дебатов»[119].

Когда теоретики ускоряющегося общества говорят об ускорении темпа жизни, они имеют в виду абстрактный субъект. Им не интересны подробности, связанные с повседневной организацией времени индивидуумами, принадлежащими к тому или иному гендеру, и соответствующим торгом внутри домохозяйств. По этой причине они не понимают, что тенденции, относящиеся к средней продолжительности индивидуального рабочего времени, не соответствуют тенденциям, относящимся к коллективному труду в домохозяйствах. Превратности планирования дел и запутанный характер связей между жизнями отдельных людей можно в полной мере осознать, лишь взяв в качестве единицы анализа не индивидуума, а домохозяйство.

Одной из важнейших социальных перемен во второй половине XX в. являлся массовый выход женщин на рынок труда. В то время как трудовой вклад мужчин в Великобритании, США и большинстве индустриальных стран значительно сократился, участие женщин (особенно матерей) в трудовой деятельности значительно выросло[120]. Это привело к тому, что число семей с двумя кормильцами превысило число семей с кормильцем-мужчиной. Сегодня примерно в 60 % домохозяйств с двумя родителями и детьми в возрасте до 18 лет работают оба родителя[121]. Широкое распространение семей с двумя кормильцами не ограничивается Соединенными Штатами, будучи особенностью всех экономически развитых стран. Таким образом, в дискуссиях о средней продолжительности рабочего времени оставляется без внимания драматическое перераспределение оплачиваемого труда между полами.

Судя по всему, значительная доля оплачиваемого труда перешла из мужских рук в женские. Порождение этого процесса — домохозяйства с двумя кормильцами — поставляет на рынок рабочей силы больше труда, чем когда-либо прежде. Нехватка времени особенно остро ощущается в семьях с иждивенцами, где и муж, и жена работают на полную ставку. Поэтому всеобщее ощущение того, что жизнь стала более напряженной, вызвано как реальным ростом совместного трудового вклада членов семьи, так и изменением продолжительности индивидуального рабочего времени. «То, что на протяжении десятилетия с лишним принимало форму дискуссии по поводу переработок (то есть тенденций, связанных с индивидуальной продолжительностью рабочего времени)… в реальности отражает в себе проблемы согласования (оплачиваемой) работы с семейными обязанностями, сопровождающие исторический упадок модели мужчины-кормильца»[122]. Это изменение состава семьи и гендерных отношений является ключевым фактором, объясняющим дефицит времени.

Таким образом, чтобы понять, почему нам кажется, что мы живем в ускоряющемся обществе, нужно выяснить, каким образом домохозяйства организуют свой труд и досуг, и не забывать о гендерных различиях, связанных с нехваткой времени. Исследователи-феминисты давно указывают, что женщины ощущают дефицит времени потому, что им приходится сочетать наемный труд с домашними обязанностями[123]. Более того, из данных по использованию времени следует, что нехватку времени особенно часто ощущают работающие матери, вынужденные как-то находить время и на работу, и на семью, и на досуг.

Неудивительно, что необходимость уделять время детям особенно остро ощущается матерями-одиночками, число которых резко выросло с 1960‐х гг.[124] Распад семьи, в которой