Между прочим, санитары обработали еще несколько судов, побывавших в объятиях Любви, которая появлялась всегда неожиданно и исчезала незаметно. Так и закончилась история Любви, до сих пор вызывающая у некоторых участников описуемых событий сильный голубиный зуд.

Капитан Михелев исчез неожиданно пятого мая 1967 года.

Сменившись с вахты, он умылся, переоделся, сел на катер, идущий к берегу, и растворился в толпе на набережной Новороссийска. Больше его никто не видел…

На третий день после пропажи на судно прибыла ни о чем не ведающая семья капитана в полном составе: жена Сима, дочка Зина и собака Найда. Год назад Зина нашла Найду во дворе соседнего дома. Под видом маленького пёсика Тёпы, Найда попала в квартиру капитана и стала любимицей всей семьи. За это время песик превратился в годовалую сучку, что и привело к переименованию Тёпы в Найду, т. е. найденную.

Пока жена капитана Михелева допрашивала соратников пропавшего мужа на предмет его местопребывания, дочь Зина знакомила Найду с судовым кобелём Пэже. Знакомство сразу переросло в крепкую собачью дружбу, а затем и в любовь, которая происходила теперь на всех палубах без предпочтений и условностей.

Французское имя пса имело чисто русские корни – Пэже был найден в доставленном на борт паровично-жирном угле. Аббревиатуру Пэже придумал кочегар-орденоносец Гранитов и согласовал с боцманом Будько при помощи двух бутылок десертного вина. В этом мероприятии Пэже принял непосредственное участие, вылакав целое блюдце красновато– сладковатой жидкости, чем немало заинтриговал присутствующих. С тех пор минуло пять лет – щенок вырос, окреп и значительно расширил состав потребляемых напитков. Неотступно следуя за боцманом или кочегаром на берегу, Пэже обходил уже хорошо знакомые точки общественного питания, получая в каждой свою порцию горячительного напитка. С закрытыми глазами пёс мог определить, в каком заведении будет налита та или иная жидкость, несмотря на обилие самых различных наименований. Прогулки с боцманом и кочегаром отличались лишь тем, что с кочегаром они гуляли до вечера, возвращаясь на пароход в состоянии полной амнезии, а с боцманом – только до обеда, разбегаясь в разные стороны по кобелиным интересам. Вездесущая номерная Клава не раз заставала вернувшегося с берега Пэже, спящим на кровати боцмана. Свернувшийся калачиком боцман храпел под кроватью.

Но вернемся к капитану Михелеву.

Действия поисковой группы во главе с Симой результатов не дали. За неделю были осмотрены все злачные места города Новороссийска. Посланные в Анапу и Туапсе разведчики вернулись с тем же результатом. Капитана не было нигде.

Милицию к поискам не подключали по трем причинам:

– во-первых, Михелев стал капитаном лишь месяц назад и, в случае возникновения скандала, мог вновь оказаться в старпомах;

– во-вторых, с таким трудом пробившийся в кандидаты в члены партии Михелев мог с треском оттуда вылететь, а, значит, навсегда попрощаться с капитанской фуражкой;

– и, наконец, в-третьих, это был далеко не первый загул Михелева, о чем знала не только команда судна, но и жена.

Последним неисследованным местом возможного пребывания капитана оставался Интерклуб, созданный чекистами для моряков иностранных судов. Соотечественников туда не пускали, но призрачный шанс обнаружить Михелева, все-таки был.

Для проведения операции был подключен дальний родственник замполита – лейтенант местной милиции. До этого лейтенант никогда частным сыском не занимался, но желание проверить себя в столь интересном деле было достаточно велико.

Оставив группу поддержки на улице, лейтенант смело вошел в Интерклуб. Уже первое знакомство со швейцаром не оставляло сомнений в том, что капитан Михелев здесь явно был. Стало очевидным, что кроме лейтенанта, об этом знают и другие серьезные товарищи, поставленные в известность швейцаром согласно должностной инструкции.

Предъявленная лейтенантом для опознания фотография Михелева привела одну из официанток в состояние шока. Краснота ее лица мгновенно пробилась сквозь толстый слой пудры. Извинившись, она быстро исчезла на кухне. Проследить ее передвижение от черного хода Интерклуба до квартиры особого труда не представляло, и через двадцать минут поисковая группа была преобразована в группу захвата с тем же руководством.

Первым в дверь постучал лейтенант. Требование представителя власти так и осталось никем не услышанным. Представителей администрации и парторганизации проигнорировали с тем же результатом. Успеха добилась только Сима. На ее призыв вернуть капитана Михелева ответили сразу два голоса: возбужденный женский – категорическим отказом, а знакомый мужской – просьбой о помиловании. При этом капитан рыдал навзрыд, клялся в вечной любви к жене, родному коллективу и коммунистической партии. Переговоры длились еще десять минут и завершились полным взаимопониманием сторон.

Михелев был выпущен на следующих условиях – каждые три дня замполит будет присылать в распоряжение любвеобильной официантки нового мужчину в течение всего времени пребывания судна в Новороссийском порту. Договор был составлен под честное слово, гарантии лейтенанта и напоминал старую сказку о страшном драконе, поедающем посланных ему городских красавиц.

Судно проработало в Новороссийске еще семь месяцев, но договор выполнялся предельно честно. К обоюдному согласию сторон.

Было это в те годы, которые вы, нынешние, называете «застоем». А, как по мне, хорошее было время, хоть и нелегкое…

Шли мы из Одессы в Туапсе. Все были заняты устранением последствий только что завершенного ремонта. На судоремонте всегда работали просто: «Что не сделал, что украл, – лишь бы пуп не надорвал!». Единственное, что на заводе удалось завершить в полном объеме, хранилось, скрепленное круглыми печатями в сейфе капитана. Это была ремонтная ведомость, замасленная копия которой гуляла теперь по судну вместе со старшим механиком. Координаты передвижения «деда» определялись по звуку, а так как мат раздавался отовсюду, то можно было с уверенностью сказать, что он успевал везде…

Крепкое слово на флоте всегда благотворно влияло на любые действия машин и механизмов. Разве можно включить лебедку, не вспомнив о ее сексуальной связи с четвертым механиком? Запустить двигатель, не упомянув о его нетрадиционной ориентации? На худой конец, просто закрутить гайку, промолчав о неприличном поведении ее матери в ранней молодости?

Разве в библии не сказано, что в начале было слово? А какое благотворное действие оно оказывает на микроклимат команды! Разве способен ученый-психолог или, грешным делом замполит, всего тремя словами приоткрыть окружающим тайну бесконечности движения, тем самым, освободить весь коллектив от накопившихся эмоций?

Просто на флоте принято говорить другим, более доступным всем, даже боцману, языком.