В мартовском номере журнала «Детская литература» я напечатал статью о Б.Н. Помню, как он зашел в мой кабинет (уже после больницы) и трижды поцеловал меня. Я понял, что статья Полевому понравилась. Но, чтобы не показать своей радостной растроганности, он тут же все перевел в шутку: «Детскую литературу» не случайно, поди, выбрали? Чтобы не забывался старый козел насчет детства, в которое иногда впадают». Но почувствовав, что я не принял шутку, Борис Николаевич тут же перевел разговор в другую плоскость. «Вот в Италию собираюсь… Зайду на Олимп. Может, не все места еще там заняты». (Б.Н. спутал Древнюю Грецию с Римом.)

«Мы похлопочем», – в тон ему ответил я.

Он вернулся из поездки через неделю и привез мне какое-то вьющееся растение, типа лианы.

«Это с могилы Рафаэля, старик…»

Я изобразил изумление и восторг, хотя не очень-то поверил этому, потому что Полевой любил нас разыгрывать.

Вскоре я тоже слетал в Италию, побывал в Риме на могиле великого художника. Но никаких растений на каменных плитах там и в помине не было… Однако лиану я долго хранил у себя дома.

…Редакция журнала «Юность» создавалась в условиях советских порядков и традиций. Существовала цензура, и зоркое око партии следило за тем, чтобы эти порядки не нарушались. И тем не менее атмосфера в журнале еще со времен Валентина Катаева была светлой и доброжелательной. Авторов своих редакция любила, и каждое талантливое произведение было окружено вниманием и почетом. Став главным редактором, я старался все сохранить, и ту искренность отношений, которая напрочь была лишена «ячества» и подобострастия, и духовное родство, которое очень напоминало счастливую семью. Хотя, конечно, бывали и творческие разногласия, и споры, и обиды… Но жили мы дружно. Пока свалившаяся на страну демократия, примитивно понятая многими моими коллегами, не пробудила в них желания стать значимее, чем это было определено им природой и ограничено здравым смыслом более опытных и более талантливых коллег. Но всё смешалось в нашем доме и в общественном сознании. И все, доселе знавшие свое четкое место в творческом процессе, потянулись наверх – вершить судьбу журнала, определять литературную позицию, решив опрокинуть годами нарабатываемый авторитет. Это случилось в конце моей работы в журнале. А до того мы всё делали сообща, с радостью и творческим азартом, не подменяя ответственность главного редактора безответственным апломбом наиболее ретивых служителей карьеры. И сейчас я вспоминаю это межвременье с легким сожалением и грустью. Кто-то, может быть, постарается обвинить меня в предвзятости и ущемленном самолюбии, но в этом случае я отсылаю таких критиков к книге, посвященной трехсотлетию российской печати, где на персональной странице «Журнал «Юность», которую самолично готовила редакция, в последние годы, возглавляемая Виктором Липатовым, нет даже упоминания моей фамилии, хотя я проработал в журнале 21 год, из них двенадцать лет главным редактором. А Борис Николаевич Полевой, при ком после В. П. Катаева продолжалась слава «Юности», только вскользь обозначен. Зато помещен портрет В. Липатова. Уж не за то ли, что он сумел похоронить былую популярность журнала, низведя его многомиллионный тираж до нескольких тысяч.

Вот уж поистине «свирепость мелкого грызуна» вдохновила моих бывших коллег на столь неприкрытую неприязнь и попытку перекроить историю. Но миллионы бывших читателей и многолетних поклонников «Юности» хорошо помнят, как все было на самом деле, когда руководимый мною журнал с 1981 по 1992 год был одним из самых любимых и читаемых в нашей стране.

Как мне сказал секретарь Союза журналистов Игорь Яковенко, во втором издании энциклопедии «Печать» истина будет восстановлена и злонамеренность новоиспеченного руководства «Юности» останется лишь на их совести.

В те годы, когда «Юность» процветала и когда люди выстраивались в очередь, чтобы подписаться на нее, я каждый день и каждую минуту чувствовал себя счастливым человеком от общения с нашими авторами и моими коллегами, от сознания того, что мы делали хороший журнал. По-разному складывались у меня отношения с «юниорами» – от дружеских до уважительно-деловых. Это уже позже я написал стихи – «Люблю талантливых людей…» Строки эти относятся и ко многим моим товарищам по цеху. Я поддерживал все интересное, яркое, неожиданное. Помню, как в 1984 году в редакции появился Михаил Хромаков, возглавивший отдел публицистики. Я прочел его интервью в «Литературке» и пригласил талантливого журналиста к нам. Это он придумал так называемую 20-ю комнату, материалами которой зачитывалась молодежь. В наших коридорах с утра толпились всякие «хиппи», «металлисты», «панки» – будущие герои очерков, «возмутители спокойствия», веселые патлатые ребята, приблизившие вплотную журнал к жизни шестнадцати-семнадцатилетних правдолюбцев…

Иногда некоторые «доброжелатели» осторожно обвиняли редакцию в чрезмерном увлечении авторами еврейской национальности. Еще Полевой иногда вызывал нас с Алексеем Пьяновым к себе в кабинет и полушутя выговаривал нам: «Что-то, дорогие козлы, наш корабль опять дал крен…» И называл некоторые фамилии. Но все это мы не принимали всерьез, потому что журнал печатал талантливых писателей, независимо от их национальности. Однажды совсем новый сотрудник журнала В. Марьян остановил в коридоре нашего художника – колоритнейшего мужика – Иосифа Оффенгендена и пугливо спросил его: «Слушай, а чего это у вас тут одни евреи работают?» Оффенгенден долго и весело оглядывался и в тон ему ответил: «Где, где тут евреи? Покажи…»

Антисемитизм в ту пору уже не был государственной политикой, но на бытовом уровне всякое бывало. Мы иногда это ощущали. Как-то на одном из авторских вечеров «Юности» в 1984 году я получил анонимную записку: «Смотрю я на вас, пархатых, и думаю – к стенке бы вас всех». Я дал прочесть записку всем, кто сидел со мной в президиуме. Заведующий отделом науки – Эммануил Борисович Вишняков, бывший фронтовик, очень добрый человек, повернулся ко мне и на ухо сказал: «По-моему, Андрей Дмитриевич, вам не надо отвечать. Мало ли подонков на свете…» Но я встал и прочел записку вслух. Многолюдный зал негодующе зашумел. И тогда я сказал: «Записка без подписи. Встаньте, если вы не трус. А если боитесь – выйдите вон!» И люди с мест закричали: «Пусть встанет. Мы хотим его видеть…» Никто не встал. Но по настроению слушателей я понял, что поступил правильно. Гнусность ни прощать, ни замалчивать