«Может, у старика Ваксмена в этом его бархатном рукаве заваляется пара козырей».

Пшик выволок ящик «Абсолюта» из лодки и забросил на настил. Ящик звякнул стеклом.

– Ваксмен! – позвал Пшик, громко объявляя о своем прибытии. В байу не принято подкрадываться. Коэффициент оружия на человека тут раз в пять превышал среднестатистическое по стране, а коэффициент выстрелов из собственного оружия был и того больше.

– Это я, ваш Пшик Моро. С ящиком русской алкашки.

– Заноси, мальчик, – донесся из дома голос Ваксмена.

Звучал он не то чтобы обычно. Может, кислота, которая выжгла ему лицо, теперь всосалась и в голосовые связки. Ваксмен разговаривал, как давний блюзовый певец, который шестьдесят лет провел по прокуренным барам и хрипел, как бешеный пес. Пшику нравилось его слушать; сидеть рядом, пока Ваксмен рассказывает о прошлом, о всякой херне, которая творилась, когда у замков были бойницы, а на битву шли с честными топорами. Жуткие истории, но слушать их все равно клево.

– Иду, Ваксмен, – отозвался Пшик и вместо того, чтобы нести синий пластиковый ящик на горбу, поволок его по отполированным за долгие годы доскам.

По-хорошему Пшик сказал бы «мистер Ваксмен» или «сэр», как вышколила его матушка, однако старик плевать хотел на все формальности: «Просто «Ваксмен», малец, если ты, конечно, не хочешь называть меня «Красавчик Ваксмен», а значит, врешь».

Так что – просто-напросто «Ваксмен».

Пшик сдвинул сетку и втолкнул ящик через порог носком «конверса». Потом вздохнул, да так тяжко, словно совершил подвиги Геракла.

– На месте, Ваксмен. Ящик «Абсолюта», без добавок и красителей. Ух, да это ж почти здоровый напиток.

Ваксмен сидел в кресле с высокой спинкой, которое, по словам Боди Ирвина, он доставил из Англии, где в далекие времена его, возможно, согревала пятой точкой сама королева.

Пшик поднял ящик и отнес на середину комнаты, осторожно переступая стыки ковров. Брякнул его на маленький круглый столик, на вид неправильно установленный, как будто ножка слегка не на месте. На первый взгляд казалось, что этой тяжести ему не выдержать, но в результате он всегда справлялся с задачей.

– Вам бы заглянуть в бар как-нибудь в субботу, – сказал Пшик. – Вдруг придется по душе.

Ваксмен выдвинул нижнюю губу и покачал головой.

– Я не фанат рода людского, сынок. За определенными исключениями.

– Среди этих исключений есть и я, надеюсь.

– Одно – ты, второе – Боди. Ты-то мне вполне по душе, а вот компанейским парнем я становиться не собираюсь, без обид.

– Никаких обид. Рад быть по душе.

Ваксмен поерзал в кресле.

– Иногда быть по душе недостаточно, Пшик.

– Достаточно, когда такое тебе выпадает очень уж нечасто. За всю жизнь я пока собрал три «по душе» и одну «любовь». Так что мне предостаточно.

– Побольше, чем у меня, – признал Ваксмен.

– В этой связи, – произнес Пшик, опускаясь в странное кресло с дыркой под задницей – медленно, на случай, если Ваксмен не в настроении для болтовни, – может, у вас найдется совет по поводу одной моей проблемки.

Ваксмен нахмурился. Он очевидно не хотел иметь с проблемкой Пшика ни хрена общего, но потом мельком глянул через плечо на тени и как будто передумал.

– Ну, может, и найдется, сынок. Может, и найдется, раз уж на то пошло. Ваксмен все повидал, а что не видал, о том рискнет догадаться. Так вот, давай-ка тогда, выкладывай.

Получив разрешение говорить прямо, Пшик на минуту засомневался.

– Она странная, Ваксмен.

– Похуже того Чарльза-младшего и обгаженных штанишек?

– Должен сказать, да. Куда хуже. Собственные штанишки чуть не обгадил.

– Черт, малец. А теперь заинтриговал. Выкладывай и красок не жалей.

Пшик несколько раз коротко вдохнул, будто готовился нырнуть в ледяную воду, а потом вывалил всю историю: Хук, Карнахан, жрущая лица черепаха и, разумеется, дракон Верн.

Когда рассказ подошел к концу, Ваксмен обмяк в кресле.

– Ну, малец, хорошо как все обрисовал. Спокойно, без запинки. Ночка у тебя, конечно, выдалась та еще.

Пшик кивнул, мол, так оно и было.

– И напасти продолжаются.

Утверждение, не вопрос.

– Если до тебя не доберется этот дракон, Хук-то наверняка достанет.

Распереживаться из-за констебля Пшик так и не успел.

– Наверное, но с больничной койки Хук никого не достанет. А вот этот Верн меня беспокоит.

Ваксмен покрутил кончик бороды.

– Звучит разумно.

Пшик вдруг понял, что его не послали и не высмеяли.

– То есть вы мне верите?

Ваксмен криво усмехнулся.

– Насчет жрущей лица черепахи не уверен. Притянуто за уши, как по мне.

– Но дракон?

– А, этот? Еще б, старый хрен давным-давно тут обитает. Чудовище Хани-Айленда. Только ни хрена он не на Хани-Айленде. И не обычное чудовище.

– Точно, – согласился Пшик, чувствуя себя малость получше просто от того, что ему поверили. – Он дракон.

– Знаю, – продолжил Ваксмен. – Эта сволочь старше самой реки.

Все это было, конечно, прекрасно – с точки зрения подтвержденных опасений, но Пшик нуждался в решении.

– Так что мне делать, Ваксмен? Видимо, только бежать из страны.

– Кому-нибудь рассказал?

Пшик закатил глаза.

– Рассказал? Кому мне рассказывать-то? Копам? Только в камере окажусь, а там меня в легкую и поимеет Хук. Маме? Ей и так переживаний хватает. Считает, что меня ранит отсутствие папки. А еще, если она узнает правду, этот Верн может прикончить всю семью.

– А Чарльз-младший? Мистер Член?

– Чарльз не то чтобы трезво смотрит на мир. На прошлой неделе клялся, что ночами блядует в Новом Орлеане. Не стану доверять ему важные сведения. Вы первый и единственный, кто слышал мою историю.

– Хорошо, – заключил Ваксмен. – С таким раскладом, думаю, можно и поторговаться.

– Торговаться? Не похоже, что дракон передумает.

Ваксмен поразмыслил, а потом заговорил – как будто чуть громче необходимого:

– Знаешь, пацан, я и правда слыхал, что драконы – злобные малые. Уродливые как твари, вдобавок.

Для подобного рода наблюдений Пшик был слишком перепуган.

– А мне показалось, что этот Верн весь такой типа благородный. А еще здоровенный как черт. Как баскетболист. Видали б вы, как он аллигаторов построил. Черт, это ж ваще невозможно, как по мне.

– Какая жалость, что мистер Благородство хочет тебя сжечь, а?