В старенькую сумку складывала документы, деньги. Днём гуляла по магазинам, ночью отправлялась сидеть на вокзал. Ну, побродит бездомной кошкой: зато лишние две тысячи рублей на дороге не валяются, верно? Зинино лицо приобрело осмысленность и одухотворённость, она помолодела и похорошела, курсируя круглые сутки на свежем воздухе – кто бы дал ей её пятьдесят два?

Накопленную выручку Зина трепетно обращала в сияющие тяжёленькие монеты. Только прятала их не как глупая старуха, в соде – а за плинтусом.

Был один жирный минус: квартиранты, в тумане любви и вина, теряли равновесие и падали, раскалывая фаянсовые бачки, унитазы и раковины. Пытаясь удержаться на ногах, цеплялись за проводки и с мясом выдёргивали розетки. В общем, наносили ощутимый урон Зининому беспокойному хозяйству. Пришлось в расходной графе внести пункт «неизбежные производственные издержки». Зина через газету бесплатных объявлений вышла на умельца на все руки, молодого электрика и сантехника Витька.

Витькова изба сгорела вместе с отцом и матерью по пьяному делу: для деревни вещь обыденная. Однако непутёвый родитель успел заложить в Витьке мужицкую хватку: руки у парня росли откуда следует и знали, с какой стороны браться за инструмент.

Витёк сговорился с одной бабкой сторожить дачный домик. За лето натаскал сушняк, забил дровяник под самую крышу. Спал в баньке и мылся тут же: сначала дождевой водой из бочки, после растопленным снегом. Мутноватый чай тоже кипятил из снега – жить можно было!

В город приезжал утренней семичасовой электричкой. Испещрённая заказами грязная тетрадка лежала в ящичке с отцовым инструментом. Среди городских хозяек Витёк был нарасхват, но вечера у него были свято неприкосновенны: с недавних пор записался в любительскую киностудию. Там же познакомился с городской подружкой, на которую имел серьёзные виды.

Зина не нарадовалась: Витёк сменил клапан в бачке, покрыл акрилом ванну, и она сияла как пасхальное яичушко. С замыкающим светильником возился целый вечер, Зина подавала инструменты. Под конец Витёк по собственной инициативе поднялся в её квартиру, подкрутил телевизор.

Телевизор для Зины был отдушиной, глотком свежего воздуха. Вечером включила – ничего не поняла. Вместо пальм, фазенд и знойных бразильянок – подозрительно знакомая типовая квартира, вид сверху на двуспальную кровать. А там… Зина чуть не рухнула со стула. То есть она не была пуританкой и хорошо понимала, чем занимается парочка, только что получившая ключи… Плюясь, бросилась вызванивать Витька.

Витёк не стал отпираться. Смиренно покаялся, что просто хотел модернизировать Зинин бизнес, обогатить творческим подходом:

– Тёть Зин, ты сама жаловалась, что постояльцы безобразничают, мешают соседям. Будешь наблюдать за порядком онлайн…

– Завтра же чтобы этот срам, этот свой онлайн выковырял!

Положив трубку, Зина задумалась. Ясно, что Витёк вмонтировал камеру в светильник не для того, чтобы блюсти нравственность квартирантов. Вспомнила рассказы товарок: дескать, есть нынче извращенцы, готовые выложить за «живяк» огромные деньги, и ценится среди них клубничка с гнильцой: с дряблыми пузами, кальсонами, небритыми подмышками…

Только этого не хватало: Витёк ступил на кривую дорожку, ещё и хозяйку подставил. Ничего, Зина его вразумит. Но Витёк всё отнекивался, кормил завтраками («Тёть Зин, заказов полно. Далась вам та кнопка. Не включайте её – и всех дел»). Подступиться к глазку Зина сама не смела: до смерти боялась тока. Бессильно грозилась: «Ну, дождусь этого негодника Витька». И дождалась.

Как-то ближе к вечеру раздался звонок. Хрипловатый медленный мужской голос уточнил:

– Бабка, квартира свободна? До утра хочу со шмарой полюбиться. Не обижу: спустись к почтовому ящику, там башли. Туда брось ключик, – и, веско пригрозил: – А кто длинный нос сунет, куда не надо – укоротим.

Вообще, Зина немедленно отсекала подобный контингент. Однако к почтовому ящику спустилась, сквозь дырочки белел газетный свёрток. Дома развернула – деньги. Много денег. Крестьяне говорят: весенний день год кормит. Для Зины случился именно такой крестьянский день, обещающий приятно пополнить плинтусные закрома. Проходя мимо зеркала, поправила перманент: какая же она бабка… Потрогала нос: вполне себе симпатичный, не длинный нос.

По телевизору передавали вечерние новости. Министр украл миллиард… «Пьяный» автомобиль врезался в остановку с людьми, устроив месиво из железа и тёплой плоти… По дороге домой исчезла девочка… Всё как всегда, ничего интересного.

В каждой женщине живёт чёртик. Через пять минут Зина начала елозить, помирать от любопытства: включи да включи запретную кнопку. В конце концов, мир перевернётся, что ли, если она на секундочку одним глазком взглянет, что за шмары бывают у уголовников? И что там небывалого происходит, что ей отвалили такую сумму? В конце концов, её это квартира или нет?!

Но ничего такого не увидела. То есть как раз увидела, чего не ожидала: нетронутая, пышно заправленная кровать, на которую никто не думал посягать и разбирать её. Квартира была пуста. Очевидное – невероятное какое-то. Она уже собралась отключиться, когда заметила в уголке экрана подозрительный предмет. Предмет шевелился и при внимательном рассмотрении оказался скрюченной худосочной фигуркой, на пышнотелую шмару явно не тянущей. Голова поникла, тонкие волосы рассыпались, поднятая к батарее рука неестественно вывернута.

Первой трезвой мыслью было: ничего не вижу – ничего не слышу. Второй: а ну дело вскроется, запишут в сообщницы?! Звонить 02? Всё одно начнут мурыжить: легально ли сдаётся квартира, не в сговоре ли хозяйка? Оно ей надо?

…Прямо перед носом крошечный паучок ткал свой дом. Потешно приподнимая задик, панически, суетливо мельтешил, будто перед концом света. Хотя если конец света, зачем строить дом?

Зина чихнула. Дёрнулась почесать нос – нечем. Руки заведены за спину, ногами тоже не пошевелить. Чисто баран перед стрижкой. Сколько она так пролежала на бетонном полу? Повела круглым от ужаса глазом: чужой, почему-то ярко освещённый гараж, электрический свет беспощадно режет глаза.

В шоковом состоянии в человеке щёлкает предохранитель и вырубает сознание: иначе мозг не переварит происходящее и взорвётся, как лампочка. События последних часов припоминались как дурной сон: вот Зина лихорадочно открывает дверь своей квартиры. Ходуном ходят руки, ключ прыгает как живой. «Терпим, терпим», – уговаривает она, отлепляя скотч ото рта девочки. Пленница мычит и показывает вытаращенными глазами на входную дверь.

– А ты бабка шустрая, – говорит за спиной Зины медленный голос. – Помнишь наш уговор?

Щёлкает выкидной ножик, два пальца больно ухватывают Зину за нос. Она жмурится, ожидая хруста хрящей и брызг юшки… Вместо этого хрустит скотч – и она в минуту утрачивает способность произносить что-либо членораздельное и шевелить руками и ногами. После – теснота большой картонной коробки из-под холодильника, запах бензина и пыли, дорожная тряска…

И вот – бетонный пол и девочка рядом. И неустанно снующий паучок перед глазами. Край паутины цеплялся за торчащий ржавый гвоздь. Гвоздь… Опираясь о стену, Зина кое-как исхитрилась встать на четвереньки – приспособилась водить заклеенными губами вдоль гвоздя. Сначала не получалось, после дело пошло. Раздувала ноздри, шумно сопела носом… Туда-сюда, туда-сюда… Зинино счастье, что скотч в спешке приклеили неплотно. Вкус кислого железа и крови – но рот, рот свободен!