Выяснилось, что именно между бредом и кошмаром имеется тихий уютный тупичок сладкого ласкового секса. Вольер для седых стареющих редакторов, любящих пить коньяк, шевелить по утрам пальцами ног, смотреть телевизор, читать словари. Давно, кстати, осатаневших от поэзии тихой, почти детской, ненавязчивой мастурбации, слишком часто встречающейся у мужчин, не желающих жить, чтобы это было случайностью.

В хрупком равновесии блуждающих равновеликих переменных Ивана Павловича вдруг перестала волновать циничная и злая ахинея, которой были исполнены издательские тексты. « Лег под поезд Левкин Ваня , – прочел он как-то, – в ярко-красном сарафане. Ваня Левкин, Ваня Левкин умирает без коленки» . – « Ни «х», «у», «я» не угадали , – написал в ответ Иван, – сами страшно умирали, ну а Левкин наш Иван сыт и пьян».

Этот случай его развеселил. С этого момента Иван Павлович стал храбр в редактуре, отважен, как РЛС, говоря проще, Ричард Львиное Сердце, что неизбежно было отмечено ответственным редактором. Жизнь налаживалась. Мрак упорно не появлялся. Все перемены к лучшему, убеждал себя Иван, всенепременно.

Как бы то ни было, среди зимы грянула густая синяя оттепель. Город ожил, забулькал, как пивная бутылка. Опережая время, заблагоухал почками, мочой, талой водицей, горьким искренним дымом, деревьями и землей. Суровый февраль, как налоговый инспектор, бродил по земле, а Иван, смущаясь, слонялся среди обнажившейся сексуальности мира с полными слез глазами. С мошонкой, исполненной ветра и трепета. А по утрам иногда пренебрегал синицей, то есть парус-майором, отставным алкоголиком, артиллеристом, немолодым специалистом по чехословацким тепловозам, упорным строителем сосновых детей ради алебастрового журавля, горячо трепещущего в бархатных лапках лемура Склатера.

Но счастье не длится вечно. И вот как-то в феврале, среди ночи, наполненной через край любовью, Иван заснул. Ибо забылся на минутку. С кем не случалось? Секс изматывает. Раз за разом, раз за разом. И, в сущности, ведь приходится делать одно и то же, затрачивать при этом усилия, изнашивать кожу пениса, мозг ума, чувство сердца. Как ни крути, но отдых неминуем.

И вот, пока он спал, облапив Морфея, Мефодия и Кирилла, Соня, не спросясь, подключила питание к четырехугольнику Малевича. Когда Левкин проснулся, девушка внимательно смотрела документальный фильм о провинции Z. По экрану плыли угольные египетские терриконы. Разноцветные всадники Апокалипсиса с монгольскими раскосыми глазами и черными тюрбанами на головах с криком и гиканьем носились над городом. Металлургический блюз звучал из края в край, а скандинавский бог по имени Вася, помахивая массивным револьвером размером со швейную машинку «Зингер», брел по колено в ковыле в поисках черного ворона с белой головой. Стальной обруч перемен сжал голову Ивана.

«А теперь мы вам покажем дошкольные учреждения нашего металлургического комбината», – сказал невидимый ведущий и подошел к толпе детей, настороженно замерших перед телекамерами. «Выключи быстро! – Иван почувствовал, как по лбу стекает капля пота. – Соня, выключи его!» – «Да ладно тебе, Левкин, – криво улыбнулся остроглазый пятилетний мальчуган в сером костюмчике, – ты же знаешь, это уже не имеет значения. Иди сюда, детка, иди, Соня! Ибица ждет тебя! Приди ко мне чернокрылым лемуром. Поверь Мраку , и он не оставит тебя».

Соня находилась слишком близко к телевизору, и помешать ей Иван никак не мог. Протянув руку навстречу зовущему ее ребенку, просто и легко шагнула за край черного квадрата. «Зачем она тебе! Не трожь!» – не то закричал, не то запищал Левкин, моментально сорвав голос. Бросился к телевизору. Попытался проникнуть в разноцветное поле мерцающих смыслов, пребольно стукнувшись головой. Пришел в себя и понял, что свершилось страшное, но неизбежное. Нечто новое давно стучалось в его жизнь. Рано или поздно оно должно было прийти. И вот оно наконец свершилось. Возврата нет. И закончена старая жизнь.

«Да-да, – говорил Иван, обхватив голову руками, – да-да. Именно так. Но теперь нужно знать единственное: что делать со всем этим бредом и кошмаром, с этой неразберихой, безногой безнадегой, с его жизнью?! Как спасти ту, что смеялась не как женщина, но была нежна не как мужчина?! Или, может, стоит ее забыть, как до этого всех других? Но нет. Сие невозможно! Я чувствую, она моя, а я, определенно, ее. О, кто-нибудь, приди, нарушь! О грушебиенье сердца моего, Соня, где ты?!»

Через некоторое время, возможно являющееся и пространством, раздался звонок мобильного телефона. «У тебя родители умерли», – сообщил мужской голос. Иван узнал его. «Это ты, Мрак ?» – «Меня зовут Марк Ильич, – официальным тоном уточнил голос. – Странно, что ты не помнишь. Я тебя, между прочим, лечил, пользовал, так сказать. И довольно успешно, между прочим. А кроме того, близко знал покойного Павла Григорьевича Левкина. Да и твой был большой друг. Впрочем, это пустяки. Зная твой характер и медицинскую историю, нисколько не грущу о посетившей забывчивости. Какая разница, что ты помнишь, если делаешь всегда одно и то же? – Марк Ильич хохотнул и тут же осекся. – Похороны через три дня. Так что милости просим. Твой отец, Ваня, перед смертью попросил о тебе. Я подыскал неплохую работу. Думаю, должность редактора в «Звезде металлурга» придется в самый раз. Хватит мыкаться по чужим городам и углам. Жилье какое-никакое найдется, работа опять же по специальности. Нам в городе нужны такие люди, как ты, дружок. В твоих талантах имеется здесь нужда». – «В каких именно?» – «Во всех, Ваня, без исключения». – «А где лемур? – спросил Иван тихо. – Я хочу знать, что с ним!»

Марк Ильич секунду помолчал. «Беда. Вижу, заговариваться ты стал, фантазировать. Скажу тебе на это только одно – ай-ай-ай! Другими словами, три раза «ай». Дело плохо. Старого приятеля не узнаешь. Ну да ничего. Главное, скорей появляйся в Z. Не позже чем через Z дней! Смотри, Левкин, не перепутай! На новой работе тебя ждут по прилете! Буквально в тот же день и в должность. Горе легче переживается в работе. Билет заказан и оплачен.

Так что пришла пора, с юга птицы прилетают, снеговые тучи тают и шуцманшафт!» – «Что такое шуцманшафт?» – «А отчего тебя вдруг это заинтересовало?» – «Вы сказали, с юга птицы прилетают, снеговые тучи тают и шуцманшафт. Вот я и спрашиваю, что такое шуцманшафт». – «Я не знаю, что это такое, да и слово это, между прочим, никогда в своей жизни не произносил. Бедный Ваня! Срочно домой! Выясни насчет билета и тотчас прилетай! Рейс «Киев-Z», вылет в Z времени, апрель!»

«А если не полечу?» – «На похороны-то, – засмеялся Мрак Ильич, – родителей? Неужели ты настолько скверный сын и плохой мальчик? Неужели они не смели надеяться? Не смеши меня! Собирайся – и в путь.

То не ранняя смерть, то апрель-раздолбай машет свежим своим опахалом. У нас тепло, между прочим, а какие спектакли идут в конце сезона! Гамлет, старец датский. Гвинерва, его мать, вся на нервах…» – «Гертруда», – уточнил Иван. «Без разницы. Все ждут. Все, кого ты забыл. А если не прилетишь, я лично отдам ее в руки секретных хирургов! А ты их знаешь. Зарин, зоман, дихлор-дифенил-трихлор-метил-метан. Они твоего лемура вывернут наизнанку, так и знай. Из его шерсти для всей провинции наделаем пушистых гульфиков мехом вовнутрь. И выясним наконец, существует она в действительности или не существует.