После этого Фалмут вернулся в кабинет сэра Филиппа. Министр все так же взволнованно расхаживал по комнате. Секретарь нервно барабанил пальцами по столу, письмо оставалось нераспечатанным.

– Как я и думал, – стал объяснять Фалмут, – человек, которого вы видели, был один из «Четверки», ряженный под меня. Время он подобрал исключительно точно. Даже моих людей сумел провести! Им удалось найти автомобиль точно такой же конструкции и цвета, как у меня. Дождавшись подходящего времени, они приехали на Даунинг-стрит через несколько минут после того, как уехал я. У нас есть последний шанс поймать голубчика: по счастью, дежурный сержант заметил номер автомобиля, и, возможно, нам удастся по нему вычислить… Что вам?

В двери появился служитель.

– Вас хочет видеть детектив Джексон, сэр.

Фалмуту пришлось снова спуститься в вестибюль.

– Прошу прощения, сэр, – сказал Джексон, отдав честь, – но не могла ли с этим номером произойти какая-нибудь ошибка?

– А в чем дело? – напряженно спросил детектив.

– Видите ли, – сказал офицер, – номер А17164 зарегистрирован на вас.

Последнее предупреждение было изложено кратко и по существу:

Сэр Филипп прочитал послание, не дрогнув. Просмотрел он и второй листок, на котором необычным иностранным почерком были перечислены подробности завтрашней операции, которые полиция в целях безопасности не решилась зафиксировать в письменном виде.

– Где-то происходит утечка информации, – сказал он, и двое встревоженных стражей увидели, что лицо человека, которого они были призваны защитить, посерело и поникло.

– Только четыре человека знали эти подробности, – тихо сказал детектив, – и я даю голову на отсечение, что ни комиссар, ни я не имеем к этому отношения.

– Я тоже! – в сильном волнении воскликнул секретарь.

Сэр Филипп, пожав плечами, устало рассмеялся.

– Какая разница?.. Они все знают, – сказал он. – Каким чудом они разведали тайну, я не знаю да и знать не хочу. Вопрос в том, могу ли я рассчитывать на защиту завтра в восемь вечера?

Фалмут стиснул зубы.

– Завтра вы либо выйдете отсюда живым, либо им придется убить двоих! – И глаза мужчины сверкнули так, что стало понятно: иному не бывать.

Весть о том, что видный политик получил еще одно послание, разнеслась по столице к десяти часам вечера. Об этом говорили в клубах и театрах, в антрактах люди с серьезными лицами обсуждали нависшую над Рамоном опасность. Палата общин кипела и бурлила от волнения. В надежде увидеть министра иностранных дел здесь собрались почти все члены парламента. Но после перерыва на обед выяснилось, что сэр Филипп сегодня вечером не имеет намерения показываться.

– Могу ли я спросить достопочтенного премьер-министра, входит ли в планы правительства Его Величества продолжать рассмотрение законопроекта об экстрадиции политических преступников, – спросил депутат от Западного Дептфорда, – и не находит ли целесообразным министр иностранных дел, в свете чрезвычайных обстоятельств, вызванных этим законопроектом, отложить внедрение этой меры?

Депутаты зашумели, послышались выкрики: «Правильно!», «Ответьте!», и премьер министр медленно встал, с некоторым удивлением глядя на спрашивавшего.

– Мне не известны обстоятельства, заставившие бы моего уважаемого друга, который, к сожалению, сегодня отсутствует, отказаться от его намерения вынести завтра на второе чтение данный законопроект, – заявил он и сел.

– Что это он так улыбался? – тихо спросил депутат от Западного Дептфорда у своего соседа.

– Волнуется просто, – со знанием дела ответил тот. – Чертовски волнуется. Сегодня я разговаривал с одним знакомым из кабинета, и он рассказал мне, что старик совершенно не понимает, что теперь делать. «Уж поверьте, – сказал он, – из-за этого дела о “Четверке благочестивых” премьер просто места себе не находит», – и многоуважаемый депутат замолчал, давая возможность собеседнику в полной мере оценить степень его осведомленности.

– Я попытался убедить Рамона отказаться от законопроекта, – тем временем продолжал премьер, – но он остался непреклонен. А страшнее всего то, что он, похоже, не сомневается в серьезности намерений этих людей.

– Это чудовищно! – возмутился министр колоний. – Просто непостижимо, как подобное может происходить. Это же подрывает все устои человечества, сводит на нет все достижения цивилизации!

– Все это, я бы сказал, достаточно романтично, – ответил флегматичный премьер, – да и позиция этих «Четырех» вполне логична. Подумайте, какая огромная сила – добрая ли, злая ли – часто бывает сосредоточена в руках одного человека: капиталист, контролирующий мировые рынки; перекупщик, придерживающий хлопок или пшеницу в то время, как мельницы простаивают без дела, а люди голодают; тираны, деспоты, держащие в своих руках судьбы целых народов… А теперь подумайте о четверых людях, никому не известных, которые как призраки скитаются по свету, выносят приговор и казнят капиталиста, перекупщика, тирана… Борются со злом, неподвластным закону. Мы, те из нас, кто больше склонен к идеалистическому мировоззрению, считаем: Бог им судья. Эти люди присвоили себе божественное право вершить высший суд. Если нам удастся их поймать, смерть этих людей не будет романтичной, они расстанутся с жизнью самым обычным способом в небольшом здании в Пентонвилле[33], и мир так никогда и не узнает, каких великих художников потерял.

– Но как же Рамон?

Премьер улыбнулся.

– Тут, я думаю, эти люди переоценили свои силы. Если бы они хотели сначала нанести удар, а потом объявить, какие преследуют цели, я почти не сомневаюсь, что Рамон был бы уже мертв. Но они заранее предупредили нас о своих планах и повторяли предупреждение многократно, всякий раз открывая свои карты. Мне ничего не известно о мерах, которые предпринимает полиция, но я совершенно уверен, что завтра подобраться к Рамону ближе чем на дюжину ярдов, будет сложнее, нежели какому-нибудь сибирскому каторжнику попасть на обед к царю.

– И Рамон не собирается отзывать законопроект? – поинтересовался министр колоний.

Премьер покачал головой:

– Однозначно, нет.

Тут в переднем ряду поднялся один из представителей оппозиции с предложением внести поправку в дополнение к последнему обсуждавшемуся законопроекту, на чем разговор о «Четверке» закончился.