– А теперь расскажи отцу о своем табеле, – сказала мама, словно это был какой-то редкий документ.

И я отправился к холодильнику, чтобы вручить его ей. Даже когда мы были малышами, она устраивала кучу шума вокруг всего, что мы делали. Даже самый маленький дерьмовый рисунок прикреплялся на холодильник, словно это был Пикассо. Через некоторое время дурацкие каракули начинали казаться интересными даже мне. До тех пор, пока я не попал к учителю рисования, угрюмому проныре по имени Верной Моулд, и не спросил его, могу ли я посещать уроки рисования, а он посмотрел на мои маленькие деревья, растущие прямо из земли, и сказал, что, по его мнению, класс рисования и без того переполнен.

Я снял табель с холодильника и показал старику.

– Должен признать, очень неплохо, – сказал он, вытягивая ноги.

Даже несмотря на то что я знал, что все это – чушь собачья, я все еще не мог ничего с собой поделать – мне стало хорошо. Ведь это твои родители, точно? Они держат тебя за яйца.

– Взять хоть физику, – сказал вошедший Харпер. – Абсолютно очевидно, что кто-то на время хорошо прочистил мозги.

– Я выдержал, – сказал я. – Это все, что имеет значение.

' – Ты халтурщик, если бы меня спросили.

– Но никто тебя не спрашивает.

– Харпер, – сказала мама.

– Я просто говорю, чтобы никто не планировал, не дай бог, посылать его в Мичиганский технологический институт.

– В любом случае мы не можем себе этого позволить, – сказал старик.

– Ну хорошо, мальчики, – сказала мама. – Мне нужно поговорить с вашим отцом.

Я последовал за Харпером к дверям.

– Что, черт возьми, происходит? – прошептал он.

– Не знаю.

– Вряд ли они выпустили его.

– Ну, он ведь здесь.

– Черт, – сказал Харпер. – Он привез с собой вещи?

Мы пошли к «моррису» и заглянули через заднее стекло. Там была только маленькая сумка, в которую могла поместиться пижама.

– Что ты об этом думаешь? – Я посмотрел на Харпера.

Выглядит забавно, – сказал он. – Если бы его выписали, он бы привез с собой кучу всякого дерьма.

– Держи пальцы скрещенными.

И я вернулся к борьбе с мухами. Я лупил их мухобойкой, отдавая им coup de grâce[5]ногой. Хрусь. Глубоко удовлетворяющая деятельность.

Через некоторое время я услышал, как у меня за спи – ной открылась дверь-ширма. Возникло чувство, что это старик, но я не обернулся. Я хотел, чтобы он некоторое время полюбовался на меня, какой я мастер-мухобой. Странная вещь, мне хотелось показать ему свою ловкость. Убивать мух. В конце концов я обернулся.

– Эти мухи могут чертовски здорово покусать, – сказал он. – Надо было надеть рубашку. И ради бога, постарайся не разбить окно.

– Не разобью, – сказал я. – Я очень осторожно.

– Мама платит тебе за это?

– Нет. Я делаю это просто ради удовольствия. Приносит большое удовлетворение.

– Только до тех пор, пока цело чертово стекло.

Он осмотрел гараж невидящим взглядом и упер руки в бедра.

– Думаю, стоит немного порыбачить.

Я вроде как кивнул:

– Сегодня хороший день для этого.

– Не слишком ветрено?

– Нет.

Он спрашивал так, будто я эксперт. На самом деле рыбалка для меня самое мучительное занятие, к которому только приспособлен человек. Но он чего-то хотел, это я мог сказать точно.

– Куда планируешь отправиться?

– Через переправу, скорее всего.

– Это самая глубокая часть озера.

– Точно?

– Так, во всяком случае, я слышал.

– Значит, я смогу заодно заправить лодку. И съесть мороженое.

– В ней сейчас достаточно бензина.

Он кивнул так, словно это не имело значения.

– Послушай, – сказал он, – есть кое-что, о чем я хочу с тобой поговорить. Может, выйдем глотнуть свежего воздуха?

В последний раз, когда он меня куда-то с собой брал, мы немножко поболтали о птицах и пчелах, после чего я избегал девушек по меньшей мере год. Я должен был сидеть там и обдумывать вопросы о лесбиян – ках, чтобы он не слишком беспокоился. Для нас было неестественно говорить о чем-то важном, обычно всеми этими делами занималась мама, и мне не понравилось, как прозвучало его предложение. У меня было чувство, что навел его на эту мысль психиатр из клиники. Новый улучшенный вариант Па. Это было словно новехонькая пара штанов, которая была на нем и которая не подходила ко всему остальному.

Странная вещь, но, несмотря на то что он заставлял меня нервничать (я его боялся, признаю это), иногда я также чувствовал себя его защитником, словно я был единственным человеком в доме, который его понимает. Знает, чего по-настоящему он хочет, несмотря на то что он говорит. Было похоже, что он попал в ловушку к своей старомодной английской личности – он ходил в школу в Англии, когда был мальчишкой, – и иногда он бился об меня, как животное бьется в коробке, повторяя снова и снова бессмысленные действия, бессмысленные попытки вырваться, несмотря на то что они не срабатывают ни в первый, ни в сотый раз. Так что иногда я отклонялся назад, чтобы он не чувствовал себя совсем уж плохо.

Так или иначе, но мы двинулись через желтеющие поля. Нашли старую дорогу на дне оврага и двинулись по ней, старик смотрел под ноги, размышляя о том, что он скажет. Думаю, что его усилия только осложняли дело. Так бывает, когда изо всех сил стараешься слушать, а слышишь чертову кучу ненужных вещей. Но на лице его была мягкая улыбка, говорившая о том, что он хочет, чтобы все шло хорошо.

Мы добрались до края леса, поднялись на маленький холм и направились к болоту. Солнце исчезло в ветвях деревьев. Воздух стал прохладным. Появились комары. Мы шли поодиночке, он впереди, я сзади. Наступали на стволы деревьев. Это было страшноватое место; когда мы поздно вечером возвращались с танцев, все здесь напоминало сцену из фильма ужасов: лягушки квакают, сверчки заводят свою песенку крик-крик, крик-крик и все такое прочее.

Мы дошли до лодочного сарая, дерьмовой маленькой красной лачуги на краю озера. Полной комаров и мокрых купальников. Ничего нет хуже, чем пытаться надеть на себя мокрые плавки. Яйца наползают на живот. Мы выволокли коробку со снастью, пару удочек, свалили их в лодку и поплыли прямо на середину озера. Время было отличное, далеко за полдень, солнце искрилось на воде, все вокруг казалось вроде бы золотым, старик и я забросили свои лесы, он прикрыл глаза, потому что солнце отсвечивало от воды. Мы приглушили мотор, и теперь лодка едва ползла. Передвинув удочку, он присел рядом со мной на переднем сиденье.