Потом гармошка смолкла, и стали слышны другие звуки, доэтого не различимые. Пищала полевая мышь, трещал сверчок, хрустела сеномкорова, и где-то возились и в сонной тревоге перекудахтывались куры.

Потом заскрипела дверь. Чонкин насторожился. Но это была неНюрина дверь, а соседская. Гладышев вышел на крыльцо, постоял, повздыхал, можетбыть, привыкая к темноте, потом направился к ватерклозету, спотыкаясь междугрядок и попыхивая цигаркой. Потом еще постоял на крыльце, покашлял, заплевал цигаркуи вернулся в избу. Вскоре после него выскочила Афродита и торопливо помочиласьвозле крыльца. Потом Чонкин слышал, как она, закрывая за собой дверь, долгогремела засовом. Нюра не выходила, не просила прощения и, кажется, несобиралась.

Кто-то тронул его за локоть. Он посмотрел и увидел передсобой синее в ночном полусвете лицо Плечевого.

– Пошли, – тихо сказал Плечевой и протянул Чонкину руку.

– Куда? – удивился Чонкин.

– Куда надо, – последовал ответ.

Не хотелось Чонкину подниматься и переть на ночь глядянеизвестно куда и зачем, но, когда ему говорили «надо», он отказываться неумел.

Они шли, пробираясь между высоких деревьев со стволамибелыми, как у берез, но это были совсем не березы, а какие-то другие деревья,густо покрытые инеем. Трава была тоже покрыта инеем, имевшим весьма странныесвойства – на нем не оставалось никаких следов. Чонкин заметил это, хотя иторопился, боясь упустить из виду Плечевого, спина которого то исчезала, товновь появлялась перед глазами. Одно было непонятно Чонкину: как можноориентироваться в этом странном лесу, где нет даже малозаметной тропинки; онтолько хотел спросить об этом Плечевого, но как раз в этот момент перед нимивозник высокий глухой забор с узкой калиткой, в которую Чонкин с трудомпротиснулся следом за своим провожатым. За забором оказалась изба, ее Чонкинсразу признал, хотя и не ожидал здесь увидеть, – это была изба Нюры.

Возле крыльца кучками и поодиночке стояли какие-тонеизвестные Чонкину люди в одинаковых темных пиджаках нараспашку. Люди этикурили и разговаривали между собой – это было видно по тому, как они раскрывалии закрывали рты, но не издавали при этом ни единого звука. Не было слышно извуков гармошки, которую, сидя на крыльце, лениво растягивал парень в высокиххромовых сапогах. А другой парень, в сандалиях, плясал перед гармонистомвприсядку, но в таком замедленном ритме, словно медленно плавал в воде. И тожесовершенно беззвучно. Даже когда хлопал себя по коленям, ничего не было слышно.

– Чего это они тут делают? – спросил Иван Плечевого и былочень удивлен, не услышав собственного голоса.

– Не болтай! – строго оборва?? его Плечевой, чем окончательнопоразил Чонкина, до которого слова эти дошли, но дошли не посредством звуковыхколебаний, не через ухо, а каким-то другим путем.

Гармонист с безразличным видом отодвинулся, уступая дорогу,и Чонкин следом за Плечевым медленно поднялся на крыльцо. Плечевой толкнулногой дверь и пропустил Ивана вперед. За дверью оказались не сени, которые ожидалувидеть Чонкин, а какой-то длинный коридор со стенами, выложенными белымиблестящими плитками, и растянутой на полу красной ковровой дорожкой. Чонкин иПлечевой пошли по этой дорожке, и через каждые несколько шагов перед нимивозникали безмолвные фигуры людей, они появлялись – один из правой стены,другой из левой, пристально вглядывались в лица идущих и, отступая, сноварастворялись в стене. Потом появлялись другие, похожие на первых, а может, и теже самые (Чонкин не успел заметить их лица), они опять пристально вглядывалисьи опять растворялись. И так продолжалось бессчетное количество раз, и коридорказался длинным до бесконечности, но вот Плечевой остановил Чонкина и показалнаправо:

– Сюда!

Чонкин растерянно топтался на месте: перед ним была все таже стена, выложенная белыми блестящими плитками, в этих плитках отражалисьфигуры Чонкина и Плечевого, но никакой двери, никакого намека на дверь не былои в помине.

– Чего ж ты стоишь! Иди, – нетерпеливо сказал Плечевой.

– Куда? – спросил Чонкин.

– Прямо иди, не бойся.

Плечевой подтолкнул его вперед, и Чонкин неожиданно для себяпрошел сквозь стену, ничего не затронув, не зацепив, словно она была соткана изтумана.

И тут ему открылся просторный зал, ярко освещенныйголубоватым, исходящим непонятно откуда светом. Большой продолговатый стол,стоявший посреди зала, был щедро уставлен выпивкой и закуской и был облепленгостями, как мухами.

По тому гулу, который шел за столом, по настроению гостей ипо всей обстановке Чонкин сразу сообразил, что здесь происходит чья-то свадьба.И, посмотрев во главу стола, тотчас убедился, что был совершенно прав.

Во главе стола в белом подвенечном платье сидела Нюра, илицо ее светилось от счастья. Рядом с ней, как положено, восседал на высокомстуле жених, бойкий такой парнишка в коричневой вельветовой куртке со значком«Ворошиловский стрелок» на правой стороне груди. Жених этот, усиленноразмахивая короткими руками, весело и быстро говорил что-то Нюре и при этомзыркал озорными глазами то туда, то сюда, обратил внимание и на Чонкина икивнул ему просто, по-дружески. Чонкин пригляделся к парнишке – вроде бы не изместных и не из армейских, и в то же время было такое ощущение, словно раньшегде-то встречались, то ли выпивали, то ли еще чего, в общем – знакомы.

Нюра, увидев Чонкина, смешалась и опустила глаза, но потом,поняв, что так вести себя глупо, подняла их, теперь уже с вызовом, в которомбыло одновременно и желание оправдаться. Глаза ее как бы говорили: «Ты же мненичего такого не предлагал, просто жил, и все, а мне чего ждать и на чтонадеяться? Ведь время идет, и здесь ничего не будет, и там не ухватишь. Вотпоэтому оно так все и получилось».

Чонкину от всего этого стало как-то не по себе. Не то чтобыон ревновал (хотя было, конечно, и это), самое главное чувство, которое ониспытывал в эту минуту, была обида. Ведь могла же сказать ему прямо, так, мол,и так, а он бы еще подумал, может быть, и женился. Но ведь ничего не сказала, ауж если не сказала, то зачем же на свадьбу звать? Разве что для насмешки.

Однако ничего этого он сейчас вслух не выразил и не показалдаже виду, а поклонился, как положено, жениху и невесте и сказал вежливо:

– Здравствуйте.

А потом сделал поклон для всех остальных и им сказал общее:

– Здравствуйте.