– Извините, доктор… – начал я. Профессор обернулся.

– Еще раз извините, – я был смущен, – но неужели вы поверили этому бреду?

Бауэр нахмурился.

– Слушайте, Лагер, – проговорил он довольно резко, – Вы в университете чем-нибудь интересовались, кроме своей непосредственной специализации и пива? Факт существования высших приматов в высокогорных районах Африки известен всем. Так почему же то, что возможно в одной части света, невозможно в другой? Здесь в Тибете и Гималаях живут лангуры, а это немаленькие обезьяны, некоторые особи достигают метра двадцати.

Профессор достал из кармана пачку сигарет и закурил.

– Да, но сказки про полнолуние и закрытую страну, – попытался возразить я.

Бауэр усмехнулся, протягивая мне сигарету.

– Ну, потаенная страна – это, конечно, легенда. – вздохнул он. – А вот к полнолунию следует отнестись серьезнее. Опыты показывают, что у некоторых животных, особенно с ночным образом жизни, луна стимулирует активную деятельность, которая возрастает и убывает в зависимости от лунных фаз. Так что успокойтесь, Фриц. Вполне может быть, что лорд Карриган прав, и вам будет принадлежать слава первого человека, доказавшего правдивость легенды о дзу-те. – Бауэр коротко хохотнул и вновь отвернулся к Хайдеггеру.

Поняв, что разговор окончен, я двинулся к своему посту. Сомнительные лавры ловца снежного человека нисколько не прельщали меня, но делать было нечего. У большой скалы уже "окапывались" Томсон и Кларк, соорудившие из каменных обломков какую-то пародию на оборонительный стену. Я тоже притащил пару булыжников, привалил их к откосу и стал расстилать спальный мешок, когда к нам подошел Шлиссенджер. С видом крайне рассерженного человека он бросил, на камни резиновый коврик, на него – спальник, с минуту покурил, а потом молча забрался внутрь мешка.

– Эйб, – обратился я к нему, – Вы разве не будите дежурить?

– Лагер, – недовольно пробурчал Шлиссенджер изнутри, – если у вас есть желание поддерживать это коллективное безумие, то реализуйте его без меня. Я хочу спать. Когда ваши дзу-те придут, тогда меня и разбудите, я с интересом на них посмотрю.

Шлиссенджер запахнулся поплотнее и сделал вид, что захрапел. Томсон и Кларк тоже притихли. Они даже перестали чавкать жевательной резинкой. Кларк закурил, а Томсон, к моему глубокому удивлению, вынул из кармана куртки маленькую Библию и стал читать псалмы, медленно шевеля губами. Его напарник предложил мне сигарету, я затянулся, и так, перебрасываясь короткими фразами, мы стали наблюдать, как солнце садится за ближайшую вершину.

Из разговора выяснилось, что Кларка зовут Артур, и родом он из Нью-Орлеана. До войны он был саксофонистом в одном из многочисленных джаз-бандов города и даже сейчас по привычке мурлыкал что-то из Глена Миллера. Его призвали на второй день после нападения на Перл-Харбор, и сержантская школа в Аннаполисе выковала из него тот образцовый военный продукт, который обычно и получается из американских негров – исполнительный, выносливый и нерассуждающий. Воевали и он, и Томсон на Тихом океане, и поэтому к моему немецкому происхождению были довольно равнодушны. Вот "япошку", как выразился Томсон, он бы стер в порошок, не раздумывая.

Томсон был типичным американским фермером, сыном фермера и внуком фермера, откуда-то с северо-запада США, из районов, где, кажется, ничего не изменилось с XIX века, и сектантский протестантизм силен, как нигде в мире. Говорил он мало, по большей части слушал меня и Кларка.

Солнце село, и слово за слово наша беседа коснулась последних событий в экспедиции. Кларк попросил поподробнее рассказать, как я наткнулся на тело Степлтона и что произошло дальше. По правде говоря, история на подобную тему да еще в наступившей темноте не вызвала у меня особого энтузиазма, но Кларк настаивал. Я нехотя, начал, постепенно вошел во вкус, принялся живописать детали и остановился, лишь заметив остекленевшие глава негра. Томсон тряхнул его за руку.

– Эй, Артур, ты что?

– Это вуду. – пробормотал сержант. – Это маганга-вуду.

– Да что ты несешь? – разозлился Томсон. – Ну-ка рассказывай!

Кларк замотал головой, уверяя, что даже говорить о таких вещах опасно, но потом, запинаясь и останавливаясь, начал свое диковинное повествование, поразившее меня не меньше, чем бред Ярослава Всеволодовича.

Детство Кларк провел в одном из маленьких городков в южной Луизиане, где негры живут большими сплоченными группами, среди которых есть и выходцы с Гаити. От них-то он и услышал впервые о таинственных колдунах вуду, будто бы хранивших секреты магов далекой Африки.

– У нас все верили в вуду, все-все. – рассказывал Кларк, глубоко затягиваясь. – Главным вуду был старик Эстебан, он жил через несколько домов от нас и, как говорили, мог обращаться в собаку. Но магангу боялись не за это, а за его власть над мертвецами. Моя тетка Элена говорила, что, если колдун хочет кого-то подчинить себе, то он убивает его особым кинжалом. Кинжал берет душу, а колдун приказывает телу.

Кларк с шумом перевел дыхание.

– Я сам видел мертвеца вуду. – продолжал он. – Наш сосед, пьяница Питер, однажды поругался с Эстебаном, и наутро его нашли мертвым. Он валялся в канаве с перерезанным горлом. Шериф убийцу, понятно, не обнаружил, а Питера похоронили на городском кладбище. Через три дня я вечерком выскочил на двор. Отлив у изгороди, которая отгораживала наш дом от дома Питера, я посмотрел за нее, и, как мне показалось, в кустах у сарая кто-то завозился. Я вгляделся, и чуть не обделался со страху! Из-за кустов встал человек и, пошатываясь, пошел к дому. Это был Питер. Я сразу узнал, его по походке. Он постоял у двери, покачался, а потом вдруг обернулся в мою сторону. Вот тут-то я и заорал: глаза Питера светились красным огнем, а под подбородком торчал нож! Сбежался народ, стали меня расспрашивать и, хотя не все мне поверили, решили высадить дверь в соседский дом. На пороге нашли труп…

– Ого! – присвистнул Томсон.

– Мертвец лежал лицом вниз, – продолжал Кларк, – но, когда его перевернули, опознать все равно не смогли. Лицо у него было изрезано и обожжено, а вместо глаз были вставлены осколки красного стекла.

– А кинжал? – спросил я.

– Да, кинжал был воткнут спереди, в горло. Мой дед, который воевал еще с испанцами, сказал, что от такой раны человек умирает сразу. И одет мертвец был также как Питер. Кто-то подбежал за шерифом, тот велел всем убираться и поставил полисмена сторожить дом. Но все равно часа в три ночи соседская хибара загорелась, причем вспыхнула почти разом, так что когда приехали пожарные, тушить было уже нечего. Остались одни головешки, полиция сунулась в них шарить, но нашли только обгоревшие кости, без кинжала. Вся наша улица была уверена, что это Питер, заколдованный Эстебаном. Даже священник, отец Джордан! На проповеди он запретил всем истинно верующим общаться с колдуном.

– Ну и что Эстебан? – спросил вдруг Шлиссенджер. Оказывается он давно проснулся, если вообще засыпал, и с интересом прислушивался к рассказу.