над ней чей-то голос, явно забавляясь происходящим. — Что такое ты ему дала? — Робин Макгилливрей, сам ненамного трезвее ее сына, склонился и легонько ткнул его под ребра, но в ответ не послышалась ничего, кроме тихого гуканья. Потом он подхватил руку Джемми и отпустил ее — она безвольно упала, похожая на вялую макаронину.

— Ничего я ему не давала! — Паника в ней уступала место растущему раздражению, по мере того как она убеждалась, что Джемми просто уснул — его крошечная грудь поднималась и опускалась в ритм ровному дыханию.

— Герман!

Герман за это время превратился в небольшую кучку на земле, которая самозабвенно и мечтательно напевала «Alouette»[23]. Брианна его научила этой песне, и она стала его любимой.

— Герман! Чем ты напоил Джемми?

— …j’te plumerai la tete…[24]

— Герман! — Она схватила его за руку, и он прекратил петь, удивленный ее появлением.

— Что ты дал Джемми, Герман?

— Его мучила жажда, мэм, — ответил Герман с обезоруживающей улыбкой. — Ему нужно было выпить. — На этом его глаза закатились, и он обмяк, как дохлая рыбина.

— Иисус Христос на куске тоста!

Инга и Хильда явно были шокированы последней фразой, но она была не в том настроении, чтобы беспокоиться об их мнении.

— Где, черт побери, Марсали?

— Ее здесь нет, — ответила Инга, наклоняясь вперед, чтобы осмотреть Германа. — Она осталась дома со своими маленькими мэдхен. А Фергус… — Она приподнялась и огляделась вокруг. — Я недавно его видела.

— Что случилось?

Сиплый голос за плечом застал Брианну врасплох. Она повернулась и обнаружила у себя за спиной Роджера, с удивлением взирающего на странную картину, развернувшуюся перед ним. Лицо его было мягким и расслабленным, свободным от обычной суровости.

— Твой сын — пьяница, — проинформировала его Брианна. Тут она уловила дыхание Роджера и холодно добавила: — Пошел по стопам отца, я так понимаю.

Оставив эту реплику без внимания, Роджер присел рядом с женой и взял Джемми на руки. Он потрепал распростертого у него на коленях сына за щеку, нежно, но настойчиво.

— Привет, Медж, — мягко сказал он. — Привет, говорю. Ты в порядке, малец?

Как по волшебству, веки Джемми дрогнули и приподнялись. Он блаженно улыбнулся Роджеру.

— Привет, папа. — Продолжая улыбаться, ребенок снова закрыл глаза и погрузился в абсолютное беспамятство, положив щеку на отцовское колено.

— Он в порядке, — подытожил Роджер.

— Что ж, хорошо, — отозвалась Брианна, не вполне успокоенная. — Что они пили, как думаешь? Пиво?

Роджер нагнулся и принюхался к дыханию своего отпрыска, чьи губы были испачканы чем-то красным.

— Думаю, это была вишневая наливка. За сараем стоит целая бочка.

— Святый боже! — Она никогда не пила вишневую наливку, но миссис Баг рассказывала ей, как ее готовят: «Выжимаешь сок из бушеля вишни, растворяешь в нем двадцать четыре фунта сахара, выливаешь смесь в бочку на сорок галлонов и доверху заливаешь виски».

— Он в порядке. — Роджер погладил ее по руке. — Это Герман там?

— Да. — Она нагнулась, чтобы проверить, все ли с ним хорошо, но Герман крепко спал и, как и Джемми, улыбался во сне. — Судя по всему, эта наливка хороша.

Роджер засмеялся.

— Она ужасная. Похожа на сироп от кашля. Хотя, должен сказать, эта штука делает людей веселыми.

— Это ее ты пил? — Она прищурила глаза и внимательно на него посмотрела, но губы Роджера были нормального цвета.

— Конечно, нет. — Он склонился к ней и поцеловал, чтобы доказать, что говорит правду. — Ты же не думаешь, что шотландец вроде Ронни будет заливать горе вишневой наливкой, когда под рукой есть приличный виски?

— И правда, — отозвалась Брианна.

Она посмотрела на мастерскую. Слабый свет от очага померк, и силуэт двери исчез: постройка превратилась в темный прямоугольник на фоне густой черноты леса.

— Как Ронни справляется?

Она осмотрелась кругом, но Инга и Хильда уже ушли помогать фрау Уте. Женщины убирали со стола.

— О, Ронни в полном порядке. — Роджер аккуратно переложил сына с колен на солому, рядом с Германом. — Он не был влюблен в Сенгу. Ронни страдает от сексуального воздержания, а не от разбитого сердца.

— Что ж, если это единственная проблема, ему не придется долго страдать, — сухо сказала Брианна. — Фрау Уте, похоже, уже начала подыскивать для него пару.

— Она сказала Ронни, что найдет ему жену. Он, что называется, философски относится к происходящему. Хотя и смердит от похоти, — добавил Роджер, сморщив нос.

— Фу. Ты хочешь есть? — Она посмотрела на мальчиков и поднялась. — Пойду принесу тебе какой-нибудь еды, пока Уте и девушки все не убрали.

Роджер внезапно и неожиданно широко зевнул.

— Нет, я в порядке. — Он моргнул и сонно посмотрел на нее. — Пойду скажу Фергусу, где Герман, и, может, съем что-нибудь по пути. — Он потрепал ее по плечу, встал на ноги и, едва заметно покачиваясь, направился к костру.

Брианна снова проверила мальчиков: оба спали мертвецким сном, ровно и глубоко дыша. Она подвинула их ближе друг к другу, навалила побольше соломы вокруг и накрыла детей своим плащом. Стало прохладнее, однако зима осталась позади, и ночи были относительно теплыми.

Праздник продолжался, но стал заметно спокойнее. Танцы прекратились, люди разбились на небольшие группы, у костра компания мужчин попыхивала трубками, парни помоложе куда-то исчезли. Повсюду семьи устраивались на ночлег в стогах сена. Некоторые гости расположились в доме, большинство — в амбаре. Откуда-то с заднего двора доносились звуки гитары, одинокий голос пел что-то медленное и полное томления. Внезапно это заставило Брианну затосковать по голосу Роджера, каким он был раньше, — глубокому и нежному. Подумав об этом, она неожиданно осознала кое-что: его голос звучал гораздо лучше, когда он вернулся от Ронни. Он был по-прежнему хриплым и лишь смутно напоминал былую тональность, но слова давались мужу легко, без типичной надтреснутости. Может, алкоголь разогрел связки? Скорее всего, подумала она, Роджер просто расслабился, перестал думать о том, как говорит. Это было полезно узнать. Ее мать предполагала, что звучание станет лучше, если Роджер будет упражняться, растягивать связки, но он смущался много говорить, избегал боли — от самого ли процесса или от осознания контраста с тем, как голос звучал раньше.

— Что ж, может, стоит сделать немного вишневой наливки, — сказала она вслух. А потом посмотрела на две неподвижные фигурки в куче соломы и подумала о перспективе проснуться рядом с тремя похмельными лицами на следующее утро. — А может, и нет.

Женщина сгребла немного соломы, чтобы соорудить подушку, и накрыла ее платком. Завтра они весь день будут вытаскивать сено из одежды. Она легла, плотно прижавшись к спине Джема: если кому-то из детей станет дурно во сне,