Я окинула взглядом служанок, ждущих предложения и, если повезет, аванса для праздничного веселья. Горничные постарше – мои ровесницы – с надеждой сжимали свои перьевые щетки. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если б мать позволила мне доказать свою независимость, занимая место на летней ярмарке в мой пятнадцатый год. Возможно, я все еще была бы в Ванаме. Старательно откладывала бы свое жалованье на белье и посуду, шила бы себе приданое, набивая сундук, ждала бы какого-то ремесленника у двери для слуг, чтобы заключить респектабельный брак, который даже моя бабушка не могла бы презирать.

Я громко рассмеялась. Только если б я не дала тягу с каким-нибудь бойким на язык обольстителем вроде Ниэлло, спятив от скуки после нескольких сезонов полирования каминных железок и натирания графитом решеток. Я заглянула в ворота двора. Никого из актеров не было видно, наверняка все еще спят и проснутся не скоро. Вернусь позже.

Музыка привлекла меня в пивную «Быстроногой Гончей», но все, что я нашла, – это оркестрик из местных парней, старающихся поразить своих возлюбленных. Все девушки были розовощеки, со скромно заплетенными волосами, и юбки их, как полагается, скрывали верхний край башмаков. Одна покосилась на мои бриджи, и я ухмыльнулась. Минувшая зима излечила меня от всяких давних фантазий, будто Дрианон предназначила для меня семейную жизнь.

Я сделала все что могла в доме Райшеда в Зьютесселе. Я вежливо улыбалась его матери, интересовалась делами ее швейного кружка и меняла тему всякий раз, когда она заговаривала о соседской дочери, которая положит свадебную косу на алтарь Дрианон в будущее Солнцестояние. Я даже проводила больше времени в юбках, чем в бриджах – и это впервые с тех пор, как оставила дом, – пока отчаяние не выгнало меня и я стала слоняться вокруг замка Д'Олбриотов в надежде увидеть Райшеда, а любопытство не привело в огромную гулкую библиотеку, где полки книг уходили так высоко, что к ним были приделаны собственные лестницы.

По крайней мере моя родная мать никогда не душила меня слепой привязанностью госпожи Татель. Она научила меня читать и считать, советовала думать своей головой, приобретать умения, чтобы компенсировать ущербность моего происхождения, хотя она больше думала о службе, а не об оттачивании моих талантов с мешочком рун. Я искренне полюбила мать Райшеда, но она напоминает мне ласточек, что строят гнезда под стрехами трактиров, окружающих площадь. Они всегда возвращаются на то место, где жили в прошлом и позапрошлом году. Мои симпатии принадлежат ястребу, который парит в вышине, просматривая обочину, и готов броситься на жертву, спугнутую проезжающим фургоном, дабы взять то, что посылает ему Талагрин.

Мимо, громыхая по булыжникам, прокатила телега, кожа скрипела, когда лошадь напрягалась в своем хомуте. Я не была единственным скрипучим колесом в фургоне этой зимой. Райшед быстро понял, что возврата к отцовскому ремеслу не будет. Его братья преуспевали. Указ предыдущего года, запрещавший деревянные подъезды как угрозу пожара, дал им всем работу, о которой они могли только мечтать, и они украсили все фешенебельные дома нарядными каменными пилястрами и навесами. Но теперь та работа практически иссякла, три каменщика в семейном деле – больше чем достаточно. Старшие братья вполне ясно дали это понять.

Я не привязалась ни к Хенси, ни к Риднеру, и это чувство было взаимным. Оба ожидали скромного послушания и вышитого своими руками белья от приличных девушек. Каждый ухаживал за скучной девицей с таким непробиваемым занудством, что любая женщина с капелькой духа искала бы лучшего предложения. Что я и сказала однажды вечером, не выдержав их пренебрежительности.

Я вздохнула, тоскуя по Райшеду, его острому уму, его уверенности, его сильным объятиям и теплу его любви. Что нам обоим нужно, так это какой-то способ оставаться при деньгах, который мы оба могли бы принять. Чувство самоуважения не позволит Райшеду жить за счет дохода, который я могу получать от рун, а мне нестерпима даже мысль о том, что он возьмется за какое-то скучное ремесло и мы станем жить в опрятном домике в ряду таких же домов в трех улицах от его матери, ужиная всей семьей каждый вечер базарного дня.

Группа танцовщиц вышла из «Мешка Гвоздей». Я помахала одной.

– Что за музыканты играют для вас? Я ищу Лесного менестреля.

Девушка пожала плечами.

– Тогда продолжай искать. Все, что у нас есть, – это пара болванов из Пеорла.

Она пошла дальше. Несмотря на практичные башмаки и теплую накидку, в ее походке чувствовалась грация танцовщицы.

Зимнее Солнцестояние привело в Зьютесселу и Мисталя – третьего из старших братьев Райшеда, который изучает право в Тормейле. Домой он прибыл под ручку с чувственной танцовщицей; среди зимы на ней было одежд меньше, чем на госпоже Татель в разгар южного лета. Бедная госпожа Татель отчаянно старалась быть радушной, неумело скрывая надежду, что локоны этой девицы останутся не отрезанными. Хенси и Риднер разрывались между неодобрением и завистью, и под этот шум мы с Райшедом нашли время, чтобы обсудить наши перспективы на новый год.

Д'Олбриот предложил Райшеду звание избранного – бесспорная честь. Присягнувший, возвышенный до избранного и исправно выполняющий свою работу, по праву может рассчитывать в будущем на должность управляющего, в обязанности которого входит надзор за землями и арендаторами Д'Олбриота в каком-нибудь городе или провинции. Престижная служба, жалованье и независимость, то есть возможность жить так, как мы хотим, – это звучит многообещающе. Райшед видит в этом самый надежный фундамент для нашей совместной жизни, но я не собиралась сидеть сложа руки следующие пятнадцать лет, ожидая, когда то яблоко упадет на мои колени. Нам надо посадить мессира Д'Олбриота в такой глубокий долг, чтобы его благодарность возвысила Райшеда прямо сейчас.

Каковы насущные заботы патрона? Во-первых, заручиться поддержкой Верховного мага, но не быть обязанным Хадрумалу. Во-вторых, сохранить положение Дома Д'Олбриотов как единственного канала влияния на колонию Кель Ар’Айена, или – на современный лад – Келларина. Вот почему я нахожусь здесь, в Селериме, работаю на мессира, пока Райшед временно служит его племяннику Камарлу, охраняя последнего. Однако я все равно скучала по Райшеду. Не обрекла ли я себя на бессмысленные поиски, когда могла бы оставаться рядом с ним? Я тяжело вздохнула.

Нет. Не бросив руны, не выиграешь. Как говорит Грен о, казалось бы, невыполнимом деле: «Ты ешь лося по кусочку», обычно прибавляя: «И начинаешь с его яиц, если он брыкается».

Селерима, Западный Энсеймин, Второй день Весенней ярмарки, после полудня

– По-моему, ты не в том положении, чтобы чего-то требовать! – Эйриз скрестила руки, ее возмущенный голос отразился от белизны голых стен комнатки.

– Не думаю, что я должен просить, – холодно ответил Джирран. Он высыпал деньги из ее кошелька на облупившийся комод с криво висящей дверцей. – Жена не должна нуждаться в напоминании о ее обязанностях в постели или где-нибудь еще.

Эйриз сердито фыркнула.

– Будь у тебя голова на плечах, ты бы подумал о последствиях. Что, если бы мне пришлось застрять здесь, внизу, в этом протухшем воздухе? Я бы потеряла ребенка прежде, чем мы оказались на полпути домой. – Она машинально провела рукой по своей тонкой талии.