– Он что, тоже из ваших?! – удивился я.

Как-то не представлялся Иштван в роли их сообщника.

– Ну что вы, – усмехнулся Янош. – Будь он нашим сообщником, мы узнали бы о картинах гораздо раньше. Гораздо. Просто он пожилой человек, знает жизнь и примерно представляет, чего от нас ждать в случае ослушания… Ну все, конец разговорам.

Он скомандовал что-то, очевидно, на мадьярском, и его молодчики бросились к картинам, доставая из ножен на поясе штык-ножи (они оба приехали с маузеровскими винтовками, что ни у кого из наших удивления не вызвало). И сноровисто принялись вырезать картины из рам. Клинки, судя по всему, были отточены до бритвенной остроты – холст поддавался под лезвиями, как марля под острыми медицинскими ножницами. Закончив, стали аккуратно сворачивать их в рулоны, а рулоны перевязали немецким бумажным шпагатом.

– Зачем они вам? – вырвалось у меня.

– Сожжем, – ответил Янош. – Как обычно с такими вещами и поступаем. Мало ли какой хитромудрый умелец еще может сыскаться… Ну, прощайте, капитан. Не держите на нас зла и постарайтесь уцелеть на этой войне… Удачи!

Он взял с крючка ключ от входной двери и вышел первым. Помощнички вынесли за ним рулоны, и слышно было, как поворачивается ключ в замке.

Странно, но я, сидя вот так, накрепко привязанный к креслу, ощущал лишь невероятное облегчение оттого, что эта история кончилась, в общем, благополучно для всех. И не придется давать никаких тягостных объяснений. И никого не будет интересовать судьба двух картин из добрых двух десятков висевших в доме. Скоро мы все равно отсюда уйдем навсегда, и кого заботит судьба оставшегося в доме имущества? Венгры им будут заниматься, пусть у них в случае чего голова и болит.

Янош рассчитал все точно. Видимо, для того они и выносили три раза картины, чтобы приучить наших: эти мадьяры постоянно так делают. Никто ничего не заподозрит. Все документы и пропуска у них в порядке – да и могут, отъехав не так уж и далеко, пересесть в другую машину, которую никто не видел. И концы в воду. Так что в «Смерш» мне идти не с чем: доказательств и улик никаких, а если я заикнусь, что это за картины и почему за ними охотились – Янош прав, к психиатру отправят. Крестик, подарок Эржи, доказательством чего бы то ни было быть не может… Как и непривычный, несовременный аромат ее духов, все еще витавший над постелью.

Не знаю, сколько прошло времени перед тем, как в замке заскрежетал ключ – руки мне связали спереди, но часы я надеть не успел, оставил на ночном столике. И голову повернуть к двери не мог – качественно они меня связали.

Передо мной, как я вообще-то и ожидал, возник Иштван, и лица на нем не было. Перекрестился (рука явственно дрожала), облегчение выдохнул:

– Слава богу, господин капитан, они с вами ничего не сделали. А ведь ничего им не стоило…

– Что стоишь? – прикрикнул я. – Веревки режь!

– Ага… конечно… веревки… сию минуту…

Он бросился к столу, позвенел столовыми ножами, видимо, выбирал поострее, подскочил и принялся меня освобождать. Освободитель из него оказался никудышный – руки так тряслись, что я всерьез опасался, как бы не полоснул по мне. И приказал:

– С рук начинай, а там уж я сам как-нибудь!

Он подчинился, и с остальным я справился сам. Встал с кресла, стряхнул обрезки веревок (подумав, что их во избежание излишних расспросов лучше поскорее выкинуть в мусорный бак). Иштван чуть ли не навытяжку стоял рядом, вид у него был – краше в гроб кладут. Недурно его должны были запугать…

В темпе постарался обдумать, что делать дальше… и выходило, что ничего делать не нужно. Абсолютно ничего. Забыть только что происшедшее, как дурной сон. Они, должно быть, сразу так притопили газ, что быстро оказались вне расположения роты. А связываться с соседями, со «Смершем», давать их приметы, просить, чтобы задержали… На каком основании? В чем я их могу обвинить? Обрезки веревок на полу ничего не доказывают. Исчезновение картин – пожалуй, тоже. Вполне может оказаться, что документы у них не фальшивые, что они внедрились в структуры новой власти и Янош – настоящий комиссар по делам искусств этой власти – как же, коммунист-подпольщик, пытанный в тайной полиции, лишившийся ногтей на одной руке. И он действительно как-то так устроил, что ему поручили обследовать картины в подлежащих национализации дворянских усадьбах. Правда, он может никогда больше не объявиться в Дебрецене, но это уже дело десятое…

А главное… Мне, собственно, не за что таить на них зла – всего-то двинули пару раз. Прилетало и сильнее. Зато избавили меня от картин. Теперь я на любые вопросы могу отвечать со спокойной совестью: увезли венгерские товарищи с надлежащими мандатами от нового народного правительства, у них и спрашивайте…

И все же кто они? Уж явно не любители, действующие сами по себе. Иштван должен что-то знать, не зря чуть ли зубами не стучит от страха…

– Иштван, что это за хваткие ребята? – спросил я.

Дворецкий оглянулся так, словно эти хваткие ребята все еще стояли за нашими спинами, понизил голос чуть ли не до шепота:

– Инквизиция…

Вот тут он удивил меня всерьез. Инквизиция для меня была чем-то чуть ли не из древней истории – ну, предположим, не такой уж древней, но все равно чем-то вроде музейного экспоната вроде рыцарских доспехов или чучел мамонтов.

– Какая может быть инквизиция в двадцатом веке, Иштван? – сказал я. – Ее же давным-давно отменили, закрыли, ликвидировали… в общем, аннулировали, не знаю уж, как это по правилам исторической науки зовется.

– Так это официально, господин капитан, – сказал Иштван. – Официально больше ее не существует, а на деле, вы сами только что убедились, никуда она не делась. Разве что теперь они давно уже не могут никого официально судить и казнить, но разве это им мешает всадить кому-нибудь нож под лопатку? Убивать людей запрещено законом, но это ведь не останавливает и обычных убийц, а уж этих… Их как бы и нет, но они есть. И не так уж мало народу о них знает. У нас они себя именуют «Рыцарями Христа», а вот как в других странах – не знаю. Хотя дедушка Шандор говорил, что они, пожалуй что, действуют по всему миру. Он с ними однажды сталкивался…

Я усмехнулся:

– Что, и он, человек книжный, состоял в каком-то тайном обществе, искавшем старинные тайные знания?

– Боже упаси! – серьезно ответил Шандор. – Просто однажды он приобрел старую рукопись, в которой было… он так никогда мне и не рассказал, что там было. Какие-то старинные знания… которые, как выяснилось, инквизиция считала запретными. Он-то, вот как вы, полагал, что ее давно не существует, а она возьми да и объявись. К нему пришли самые обычные люди, эти самые «Рыцари Христа», объяснили истинное положение дел и растолковали, что случается с людьми, которые идут им вопреки и не слушают их добрых советов. Это было через несколько лет после того, как он купил рукопись барона Баринкая и картины, так что дедушка сразу понял, что перед ним те самые охотники. Для которых переступить через труп все равно что через бревно. Отдал им рукопись, из-за которой заварилась вся каша, и на кресте поклялся, что сам он ни в каких таких тайных обществах не состоит.